Левит Л.З. Экзистенциализм: мистификации, манипуляции, противоречия. [Электронный ресурс] // Прикладная психология и психоанализ. 2024. № 2
Левит Л.З. (г. Минск, Беларусь)
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ: МИСТИФИКАЦИИ, МАНИПУЛЯЦИИ, ПРОТИВОРЕЧИЯ
УДК 159.99
Аннотация. В статье выявляются и рассматриваются различные интеллектуальные спекуляции, связанные с экзистенциальным понятием «смысл жизни». В частности, речь идёт об утверждениях, касающихся существования «внешнего» (отдельного от индивидуального сознания) смысла, о массовой потребности людей в смысле и о том, что «наполненность» жизни смыслом важнее её продолжительности. Указанные мистификации прокладывают дорогу манипуляциям, осуществляемым, в частности, с клиентом в ходе экзистенциального консультирования (психотерапии). Также выявлены и рассмотрены многочисленные противоречия, свойственные экзистенциальному направлению в целом.
Ключевые слова: позитивные иллюзии, психологическая манипуляция, смерть, смысл жизни, экзистенциализм.
Цель и новизна работы. Как известно, в гуманитарную науку и психотерапию понятие «смысл жизни» пришло из культуры. Там оно возникло и окрепло (подобно многим другим культурным концептам), поскольку отражало присущие людям желания и позитивные иллюзии [13]. До настоящего времени никаких подтверждений существования смысла («высшего» замысла касательно Вселенной, человечества, а также смысла жизни отдельного человека) естественные науки не обнаружили. Наоборот, чем больше учёные изучают мир, тем более бессмысленным он им кажется [1].
В настоящей статье мы исследуем психологические механизмы, благодаря которым экзистенциализм (учение о смысле жизни) сохраняет за собой место в общественном сознании, гуманитарных дисциплинах и их практическом приложении (экзистенциальной психотерапии) при том, что доказательств наличия субстанции под названием «смысл жизни» не обнаружено. Ситуация складывается запутанная. Как признаёт И. Ялом, студенты-психологи не могут дать объяснение экзистенциального направления [12, с. 9]; также заметна крайняя бедность психотерапевтических подходов к вопросу смысла жизни [12, с. 527]. Поскольку И. Ялом не исследует причины отмечаемых явлений, мы надеемся, что настоящая статья восполнит данный пробел. Насколько нам известно, под таким критическим углом экзистенциализм и его психотерапевтическое приложение ранее не рассматривались.
Три главных мистификации экзистенциализма. Сама возможность интеллектуальных спекуляций, связанных с понятием «смысл жизни», вызвана отсутствием чёткого определения смысла, его широкой и произвольной трактовкой. В качестве примера продемонстрируем определение Н. Смита, в котором смысл включает в себя не только значения, но также чувства, ценности и суждения [10, с. 305]. Складывается впечатление, что смысл способен «впитать» в себя любые разделы психологии и не только.
Первая мистификация (при которой желаемое преднамеренно выдаётся за действительное), связана с утверждением, что смысл жизни человека существует. Использование данного глагола подразумевает наличие смысла жизни вне человеческого сознания. Хотя и не все представители экзистенциального направления придерживаются подобной (по сути религиозной) точки зрения, наибольшую профессиональную востребованность имеют те специалисты, которые её высказывают. Характерным примером является психолог и психотерапевт Виктор Франкл [9; 11], объездивший весь мир со своими популярными лекциями и не имевший отбоя от клиентов у себя на родине. Другим примером является позиция М. Селигмана, согласно которой, смысл жизни заключается в принадлежности и служении человека чему-то большему, чем он сам (т.е., найденному внешнему объекту). При этом подчёркивается, что смысл не является сугубо субъективным состоянием [14, p.17].
Разумеется, в смысловую конструкцию, которую строит (а не ищет) клиент, так или иначе входят различного рода знания, культурные правила и всевозможные стереотипы. По указанной причине «смысл жизни» (или даже смысл отдельной жизненной ситуации), созданный интеллектуально развитым человеком, при прочих равных условиях будет более глубоким, изощрённым, нежели «смысл» малообразованного индивида. Но подобное различие как раз говорит о субъективности смысла, его придумывании [5; 6].
Если бы уникальный смысл собственной жизни мог найти для себя (в неких «высших» сферах) лишь сам индивид, то, наверно, В. Франкл строже соблюдал бы собственные принципы и воздержался бы от постоянных подсказок пациентам о том, каков смысл их жизни «на самом деле» [12, с. 531]. Так, одному вдовцу, оплакивавшему смерть жены, Франкл заявил, что, благодаря собственной смерти та избежала страданий, которые могла испытать, если первым умер бы её муж (!?). Следуя такой «экзистенциальной логике», Франклу осталось только добавить, что смысл смерти жены заключался в том, чтобы досадить мужу…
Вера человека в «мир, имеющий смысл», вдребезги разбивается после разного рода внезапных катастроф. Когда родители теряют ребёнка в случайном ДТП, они не могут объяснить, почему это случилось именно с ними. Псевдообъяснение «оказался не в то время и не в том месте» никакого отношения к смыслу жизни не имеет. Экзистенциалисты бодро утверждают, что человек, который знает «зачем», выдержит любое «как». Но В. Франкл, оказавшись узником нацистского концлагеря и написав об этом книгу, даже не попытался поставить вопрос или объяснить на её страницах, почему подобный ужас произошёл именно с ним, каким был в данном случае «высший замысел».
Устойчивость мистификации (или добровольного заблуждения) о «внешнем» смысле жизни, существующем отдельно от индивида, обусловлена её невероятной привлекательностью. Какое торжество вызывает идея, что где-то «там» прописано твоё уникальное предназначение. Значит, всё, что с человеком происходит, делается «не просто так», да и сам он принадлежит к чему-то большему и высокому, чем кажется на первый взгляд. В подобном случае полностью (и без какого-либо труда) реализуется основная позитивная иллюзия индивида – о собственной уникальности и, в качестве одного из следствий, о своей «особой миссии во Вселенной». Как показывают современные нейроисследования, наличие (и порождение новых) позитивных иллюзий является важной особенностью функционирования мозга [13] – при том, что данные заблуждения, отражающие лишь человеческие желания (в частности, воплощённые в идеях о достижении счастья или нахождении ранее скрытого смысла жизни), не выдерживают проверки реальностью.
Если индивид проникается идеей обнаружения скрытого смысла – «сокровища», нахождение которого способно решить его проблемы, он по сути встаёт на эзотерическую точку зрения, включающую в себя субстанции вроде чакр, биополя, энергетических меридианов и т.д. При этом смысл жизни выглядит респектабельнее религии в глазах современного человека, поскольку, благодаря включённости экзистенциализма в сферу гуманитарных наук, обладает большей «доказательностью», нежели, например, существование бога. Более того, обнаружение смысла и контакт с данной субстанцией сулит выгоду в этой жизни – в отличие от религиозных обещаний счастья в раю после того, как жизнь закончится.
Вступая в длительные рассуждения о (несуществующем) смысле жизни, ученик (клиент, пациент) экзистенциальных психологов и психотерапевтов принимает идеологию магического мышления, согласно которому, мысли и разговоры о каком-либо предмете или явлении (например, о деньгах) приведут к их реальному появлению. Напоминает новогодний праздник в детском саду, только вместо «ёлочка, зажгись» имеют в виду заклинание «смысл, откройся». Разумеется, чем больше ведётся разговоров об экзистенциальных аспектах существования, о потребности людей в нахождении смысла жизни, тем больше рекламы получают, тем более востребованными становятся представители экзистенциального направления, а сам смысл – как бы более реальным.
Идея смысла собственной жизни, который должен (и может) быть найден любым индивидом, напоминает своей притягательностью представление о «скрытом внутреннем потенциале» (уникальных способностях, таланте), которыми, якобы, обладает от рождения каждый человек. На самом же деле одарённых людей очень мало, а тех, кто способен успешно реализовать свой врождённый талант, ещё меньше. Природа несправедлива в распределении своих даров, и большинство приходит в этот мир «с пустыми руками». Тем не менее, когда мы в очередной раз слышим популярный призыв «Раскройте свой потенциал», то думаем, что это касается нас.
«Отзывчивость» психики индивида на манящее утверждение о существовании «внешнего» (отдельного от индивидуального сознания) смысла жизни, который может быть найден и использован, делает человека удобным объектом для последующих манипуляций со стороны экзистенциальных психологов и психотерапевтов (см. след. раздел).
Вторая мистификация связана с утверждением, что у людей имеется потребность в смысле жизни. На самом деле, подавляющее большинство людей, незнакомых с психологией, вообще не догадываются о существовании данного понятия и, тем более, о его мифической важности. Как выяснил в своих опросах автор, обычные люди хотят не абстрактного «смысла жизни»; они естественным образом желают сделать свою жизнь более успешной, интересной и насыщенной [8]. Указанные (и многие другие) приятные характеристики неправомерно и произвольно включаются экзистенциалистами в понятие «смысл жизни» вследствие того, что оно не является строго определённым, а представляется «резиновым», безразмерным, включающим при желании любой жизненный позитив. Получается, что представители экзистенциального направления вначале придумывают проблему, затем навязывают её людям и после этого предлагают придуманное «решение» под своим, разумеется, контролем.
Различные, более частные противоречия, касающиеся «потребности в смысле», будут рассмотрены ниже.
Третья мистификация основана на том, что «наполненность» жизни смыслом важнее её продолжительности. Так, по мнению В. Франкла, вечное (бесконечное по времени) существование человека позволило бы ему откладывать свои действия на сколь угодно долгий срок и, следовательно, сделало бы его жизнь бессмысленной [11, с. 191-192].
Данный тезис также не выдерживает критики, причём сразу с нескольких направлений. Индивид, живущий вечную жизнь, был бы средоточием интереса для всего человечества, даже не делая ничего особенного. Вспомните, какую заинтересованность вызывают долгожители, чей возраст ассоциируется не только с познанием секретов здоровья, но и с накопленными опытом и мудростью. Обладать вечной жизнью означало бы для человека стать подобным бессмертным богам. О какой «бессмыслице» в таком случае толкует Франкл?
Попытка экзистенциалистов противопоставить придуманный ими смысл реальному и мощному инстинкту самосохранения (благодаря которому психически здоровый индивид стремится продлить собственную жизнь вне зависимости от её осмысленности), вызывает изумление. Более того, принижая ценность продолжительной жизни, экзистенциалисты вступают в конфликт и с медициной, стремящейся как можно дальше отодвинуть смерть индивида. Можно ли в этом случае считать, что экзистенциальная психотерапия, номинально являясь отраслью медицины, борется за душевное здоровье пациента? Неужели усилия человека по самооздоровлению (например, после перенесённого заболевания), направленные как раз на продление собственной жизни, не получат у экзистенциалистов признания в качестве «смысловых»?
Виктор Франкл упоминает три вида универсалий, конституирующих смысл жизни – ценности созидания, переживания и отношения. Но почему он, будучи врачом, ни разу не упоминает такую ценность как здоровье, являющуюся основой для всех трёх? Или его психотерапия подходит лишь тем, кто собирается вскоре умереть? Но что тогда можно противопоставить куда более простой и понятной «антиэкзистенциальной» логике: если моя жизнь ничего не значит, тогда и моя смерть – просто пустяки [3, с. 166]. В последнем случае тревога смерти уменьшается от лишения жизни смысла, а не насыщения им.
Если продолжать далее экзистенциальное противопоставление смысла жизни и её продолжительности, то именно короткая жизнь, оборвавшаяся, например, в результате болезни или несчастного случая, может быть признана бессмысленной – не в последнюю очередь, в силу своей краткости. Как отмечает С. Зонтаг, «смерть воспринимают нынче как оскорбительно бессмысленное событие» [2]. Э. Кюблер-Росс приводит в своей монографии примеры того, как много готовы сделать онкологические больные ради отсрочки собственной смерти и продления уходящей жизни [3, с. 151-152]. Да и сам В. Франкл, выжив в нацистском концлагере, впоследствии с удовлетворением отмечал, что именно смысл жизни помог ему избежать смерти [11]. Как же после этого верить утверждениям о том, что смысл важнее продолжительности жизни и «со смыслом» умирать не страшно?
Экзистенциальные манипуляции. В целях повышения собственной научной значимости (выражаясь современным языком – самопиара) представители экзистенциального направления проводят несколько взаимосвязанных манипуляций. Они не начинают свои работы с констатации неприятной истины об отсутствии смысла жизни, дабы не прослыть фантазёрами и не потерять внимание. Вместо этого они сдвигают фокусировку и всячески подчёркивают (якобы существующую) потребность людей в смысле жизни [11; 12], не давая в то же время его чёткого определения – что парадоксальным образом является логичным следствием отсутствия смысла в природе. Понятие «смысл жизни», подобное улыбке чеширского кота, столь расплывчато, что способно «встать во главе» любого позитива.
Психологическая наука известна тем, что нередко исследует субстанции, отсутствующие в реальности. Однако экзистенциальное направление добавляет к собственным фантазиям ещё и долю агрессивности. Вводя в реальную действительность несуществующий в ней смысл и концентрируя в нём всевозможный позитив, пытаются сделать его средоточием всего лучшего, что может быть в отныне «обогащённой» реальности. Соответственно, «реальная реальность» (в которой смысла нет) по контрасту представляется неполноценной, ущербной и даже абсурдной. Отсюда лишь один шаг до того, чтобы объявить неполноценными всех людей, не разделяющих экзистенциальные идеи и не озабоченных поиском смысла жизни.
Три главные мистификации экзистенциализма, разобранные в предыдущем разделе, прокладывают дорогу последующим манипуляциям с клиентом, обратившимся за помощью. Последний уже сбит с толку недобросовестной рекламой, поскольку вместо реальных ориентиров (здоровье и жизнь) на сцену выходит придуманный смысл. Определение смысла как наилучшей возможности [9] косвенно предлагает потребителю этой наилучшей для него возможностью воспользоваться и служит в конечном итоге рекламным целям.
Не выглядит ли этически сомнительной ситуация, когда некими людьми вначале придумывается несуществующая в природе субстанция (смысл жизни), которая затем навязывается потенциальному потребителю, чтобы тот начал сожалеть о её отсутствии лично у себя и всячески её домогаться под руководством экзистенциального терапевта? Что это, как не попытка контроля над умами с помощью последовательных манипуляций?
Известно, что манипулятор может достичь успеха лишь в том случае, если предварительно нарушит душевное равновесие (и, значит, критическое мышление) объекта потенциальной манипуляции. Подобная цель достигается рассуждениями о чудесном, уникальном смысле жизни, обнаружение которого полностью изменит существование клиента/пациента, позволит избавиться от имеющихся проблем. Соглашаясь «искать смысл жизни», новичок автоматически попадает под управление экзистенциального психолога, коль скоро последний, будучи специалистом в данном вопросе, должен осуществлять руководство процессом поиска. Обнаружить «правильный» смысл собственной жизни – всё равно, что заслужить почётную грамоту («одобрено ведущими психотерапевтами»). Смысл жизни найден – значит, и сама жизнь удалась! Смыслом можно торговать точно так же, как раньше церковь торговала индульгенциями.
Вернёмся к началу процесса взаимодействия, в котором уже имеет место молчаливый сговор обеих сторон. Клиент, находясь под влиянием рекламы и собственных позитивных иллюзий, желает найти смысл собственной жизни и решить свои проблемы. Психолог же, зная, что «внешнего» смысла жизни не существует, замалчивает данную информацию и не начинает сотрудничество с честного (хотя и разочаровывающего для посетителя) «дисклеймера» о существующем положении вещей. А оно таково, что клиент, тратя время, силы и финансы, будет сам придумывать (иногда с помощью психотерапевта) те или иные интерпретации (трактовки, объяснения) своих жизненных ситуаций или жизни в целом. Наиболее удачные продукты творчества получат ярлычок смысла, на который человек в дальнейшем должен будет ориентироваться.
Почему мы утверждаем, что в подобном «сговоре» участвуют обе стороны? Да потому, что клиент обычно не желает принимать тезис о полной субъективности творения собственного смысла жизни, равно как и полную личную ответственность за созданное, а, следовательно, за сомнительную полезность его применения в будущем. Если бы индивид вдруг принял создаваемый им самим смысл как единственно возможный, его мотивация, как мы выяснили в собственной практике, существенно бы снизилась [5; 6]. Вот как описывает происходящее И. Ялом (увы, не доводя мысль до логического завершения): «… мы страстно желаем смысла и чувствуем себя дискомфортно в его отсутствие. Мы находим цель и отчаянно цепляемся за неё. Однако изобретённая нами цель недостаточно эффективно устраняет дискомфорт, пока мы помним, что сами её изобрели. Куда утешительнее верить, что смысл пришёл «оттуда», а мы его только открыли» [12, с. 518-519].
К сожалению, И. Ялом не уточняет, подразумевает ли он под «мы» не только клиента, но и экзистенциального психотерапевта. Если да, значит, последний в своей медицинской деятельности руководствуется недоказуемыми, а по сути – шарлатанскими, противоречащими реальности соображениями, которые предполагают наличие неких высших сфер, заключающих в себе смысл жизни любого человека. И проводником в эти высшие сферы для клиента становится, разумеется, экзистенциальный консультант. Если же специалист руководствуется реальным положением вещей и понимает, что весь смысл жизни будет клиентом же и придумываться (но об этом умалчивает), тогда возникают совсем другие вопросы. Главным среди них будет такой: может ли работать священником человек, не верящий в бога, или даже знающий о том, что бога нет?
Действительно, И. Ялом признаёт, что экзистенциализм видит человека в качестве смыслопорождающего объекта [12, с. 517]. Во-первых, не все экзистенциалисты так считают. Одним из исключений является, как уже говорилось, В. Франкл. Наверняка найдутся и другие. Во-вторых, и это для нас куда важнее, И. Ялом ни слова не говорит о том, как следует поступать терапевту, если посетитель просит помочь ему найти смысл жизни, находящийся где-то «там». Сказать правду означает с большой вероятностью потерять заработок. Согласие же с клиентом предполагает совместное занятие шарлатанством, гадание на кофейной гуще, которое может противоречить профессиональным убеждениям добросовестного психотерапевта. Или, раз уж смысл жизни является отсутствующим в природе понятием, то сойдёт любая оппортунистическая трактовка?.. Вот и приходится говорить в лучшем случае полуправду и заниматься всевозможными манипуляциями.
Итак, посетитель (в том числе, под влиянием предшествующей рекламы, отвечающей его позитивным иллюзиям), предпочитает верить не в малоустойчивый и самостоятельно придумываемый, а во «внешний» (спрятанный в высших сферах) волшебный смысл собственной жизни – и этими установками неосознанно давит на специалиста. Поэтому, зная подобную особенность и не желая терять клиента после одной-двух сессий, экзистенциальные психологи «подыгрывают» своему подопечному и обычно не опровергают высказываемые посетителем заблуждения относительно «внешнего» лоцирования смысла собственной жизни. Таким образом, в отличие от первоначальной стадии знакомства индивида с экзистенциальным направлением и его обещаниями, где влияние имеет однонаправленный характер, на этапе практического взаимодействия специалиста с клиентом манипуляции, как правило, становятся обоюдными.
Каким же может быть полезный итог подобной работы с точки зрения психотерапевта? Пациент, самостоятельно создавая (придумывая) смысл жизни (зачастую – с помощью психотерапевта), должен продолжать верить, что добывает из «высших» сфер уже существующий там смысл. Если бы посетитель столкнулся с неприкрытой реальностью (смысла жизни нет; надо придумывать его самому в надежде улучшить своё внутреннее состояние), он быстро прекратил бы сотрудничество со специалистом. Итоговый («конечный») смысл должен заслужить всевозможное одобрение психотерапевта – дабы клиент как можно дольше верил в истинность и качество полученного продукта.
Основные противоречия экзистенциализма. Противоречия данной теории проявляются уже в её трёх основных, рассмотренных выше мистификациях (смысл жизни существует – не существует; потребность в смысле есть – нет; продолжительность жизни важна – не важна). В последующих разделах мы рассмотрим другие, не столь бросающиеся в глаза логические ошибки, сомнительные и необоснованные утверждения. На самом деле их список куда длиннее тех, что могут быть представлены в рамках одной статьи.
Потребность людей в смысле: оспариваем доводы. Похоже, экзистенциалисты экстраполируют на всё остальное население собственную потребность в пропаганде смысла жизни. Большинство людей, в соответствии с имеющимися позитивными иллюзиями [13], действительно временами надеются на «чудо», что может интерпретироваться и как потребность в смысле жизни – вследствие туманности самого термина.
Ирвин Ялом объясняет якобы имеющуюся потребность людей в смысле жизни желанием иметь перед глазами некий узнаваемый паттерн, знакомую объяснительную структуру, без наличия которой человек испытывает дискомфорт [12, с. 518]. Что ж, И. Ялом сам не замечает, как объясняет общее частью этого общего. Ведь отсутствие знакомого «паттерна» по сути означает лишь одну из четырёх конечных данностей бытия – экзистенциальную свободу, понимаемую как отсутствие предзаданной структуры. Интересно, куда пропали остальные три фактора: экзистенциальная изоляция, неизбежность смерти и бессмысленность [12, с. 12-13]?
Одно из наших предположений (относительно избегания Яломом четвёртой данности – бессмысленности) заключается в следующем. Столкновение человеческого «хочу смысла» и его фактическое отсутствие определяет индивидуальное желание как пустой каприз, не более. Для взрослого субъекта рациональным способом поведения является прекращение капризов, а не потакание им – осуществляемое в данном случае с помощью экзистенциальных психологов и психотерапевтов. Конечно, людям, не обладающим критическим мышлением, приятно слышать, что их жизнь, оказывается, имеет скрытый смысл, о котором они даже не догадывались. Но при чём здесь врождённая потребность?
Неспособность найти ясный паттерн (что Ялом без особых обоснований уравнивает с бессмысленностью) делает индивида раздражённым, недовольным и несчастным [12, с. 518]. К сожалению, автор монографии и здесь односторонен в своих рассуждениях, отождествляя бессмысленность лишь с характерным для определённых случаев (когда требования окружающей среды превышают возможности индивида) континуумом отрицательных эмоций, крайней среди которых выступает паника. При этом И. Ялом полностью упускает, даже не упоминает противоположный полюс – когда тот самый «ясный жизненный паттерн» провоцирует скуку и, как следствие, ощущение бессмысленности существования.
Сакраментальный вопрос экзистенциалистов о том, как находит смысл человек, оказавшись в бессмысленном мире, имеет простой ответ вне рамок критикуемого направления. Обычный человек не ищет смысл, поскольку вряд ли догадывается о его существовании. Он при всём желании и не может найти смысл, коль скоро последний отсутствует в природе. Однако образованный человек, обладающий опытом, интеллектом и развитым мышлением, способен всё лучше понимать закономерности мира, в котором он живёт, извлекать важные уроки и давать всё более точные объяснения происходящему с ним. А фантазийный смысл жизни не имеет к этому рациональному процессу никакого отношения.
Улучшает ли качество жизни рассмотрение темы смерти? По мнению экзистенциалистов, если жизнь прожита хорошо, смерть представляется не такой ужасной [12, с. 235]. Причина, якобы, заключается в том, что «жизнь и смерть взаимосвязаны, они существуют одновременно, а не последовательно; смерть, непрерывно проникая в пределы жизни, оказывает огромное воздействие на наш опыт и поведение» [12, с. 35]. Что ж, в очередной раз укажем на элементарную логическую неточность в рассуждениях И. Ялома. Если жизнь и смерть взаимосвязаны, вследствие чего смерть непрерывно проникает в пределы жизни, тогда почему жизнь, в свою очередь, не проникает в пределы смерти? Ведь мы до сих пор не знаем, что именно происходит с человеком после смерти (автор статьи предполагает, что ничего не происходит, но это неточно). Куда же в таком случае, согласно И. Ялому, «проникает» жизнь? Фантазии о «жизни после смерти», не имеющие доказательств, рассматривать не будем.
Итак, по мнению представителей экзистенциального направления, внесение в жизнь темы смерти способно улучшить саму жизнь, добавить в неё смысл. Автор статьи, не желая обвинять оппонентов в некрофилии, всё же недоумевает: зачем вносить смерть в жизнь для сомнительного улучшения качества последней, когда существует прямой и доказанный способ – вносить жизнь в жизнь? А именно, делать существование более ярким и насыщенным с помощью предпринимаемой активности. Ведь и сам Ялом в конце своей книги подчёркивает, что лучшим и главным ответом на бессмысленность является вовлечённость индивида [12, с. 536]. Разумеется, вовлечённость в жизнь, а не в смерть.
Справедливость утверждения о том, что внесение в жизнь темы смерти добавляет в жизнь смысл, может приниматься лишь экзистенциально индоктринированными людьми. Для остальных же, понимающих, что смысла на самом деле нет, внесение в жизнь темы смерти означает лишь добавление несвоевременной тревоги к уже имеющимся мирским заботам. С какой, спрашивается, полезной целью?
Как отмечает В. Франкл, более насыщенный смыслом жизненный путь приведёт к тому, что человеку будет не жалко умирать, поскольку он будет удовлетворён тем, сколь многого уже достиг [12]. Данное положение плохо подтверждается клиническими наблюдениями. Так, Э. Кюблер-Росс приводит пример известной певицы, лицо которой оказалось обезображенным тяжёлой и неизлечимой болезнью. Пациентка была готова отдать всё ради «последнего», по её словам, выступления в маске перед зрителями. Когда же такое выступление состоялось, пациентка начала желать всё новых концертов [3]. Поэтому достижение успешным и востребованным человеком некой «точки насыщения» и добровольное прекращение им собственной активности в связи «с полным удовлетворением от сделанного» и переключением на подготовку к смерти является неправдоподобным.
Удовлетворённость жизнью (в том числе, прожитыми годами) отнюдь не означает, что индивид уже готов умереть. Складывается впечатление, что экзистенциалисты путают смерть как полное и окончательное небытие (конечную остановку) с временным отдыхом, который предпринимает человек после напряжённого труда с целью восстановления сил и последующего возвращения к активной жизнедеятельности. Понятно, что, выполнив большую и продуктивную работу, мы желаем расслабиться – но ненадолго и не до собственных похорон!
Рекомендация по наполнению индивидуальной жизни смыслом ради уменьшения тревоги смерти нелогична и ошибочна ещё по одной причине: ведь она на самом деле увеличивает «зазор» между отныне (после полученной рекомендации) более осмысленной, качественной жизнью и предстоящей смертью, тем самым лишь усиливая по контрасту отрицательное отношение пациента к грядущему небытию.
Какие действия может предпринять малоинформированный индивид, получивший экзистенциальную директиву о срочном внедрении смысла в собственную жизнь? Как конкретно это сделать, и что вообще склонны делать люди, зная, что жизнь может в любой момент закончиться? Вероятнее всего, они, подобно гусарам («живём один раз»), ударяются в погоню за простыми и быстрыми удовольствиями. Но ведь именно краткосрочный гедонизм, как отмечает Р. Веенховен [15], ведёт в итоге к противоположному результату – ощущению бессмысленности существования!
Если смерть грозит лишить смысла человеческую жизнь, обесценив всю предшествующую активность [11; 12], то обвинять в этом следует не смерть как реальное и неизбежное событие, а придуманный экзистенциалистами смысл. Поскольку на самом деле «объективного» смысла жизни не существует, то он и не может быть утрачен со смертью индивида – значит, бояться здесь нечего. Смерть не лишает жизнь смысла; она лишает жизнь жизни и всего, что с жизнью связано. Активность, которую проявляет человек при жизни, обусловлена не мифическим смыслом, а реальными потребностями, за которыми скрывается инстинкт самосохранения.
Если индоктринированный экзистенциалистами индивид действительно начинает бояться потерять смысл жизни в результате собственной смерти, то ему нужно просто «расколдовать» самого себя – вспомнить о том, что никакого (кроме придуманного им самим) смысла жизни не существует и без сожаления расстаться с вызывающей тревогу фантазией.
Человеку, ожидающему скорую смерть (по разным причинам), предстоят куда более реальные потери, нежели экзистенциальная фантазия о смысле жизни, и к этим грядущим потерям действительно следует по возможности подготовиться. Кроме того, в обсуждаемом тезисе экзистенциалисты в который раз противоречат сами себе: если смерть лишает жизнь смысла, значит, именно вечная, не заканчивающаяся смертью жизнь индивида (см. третью мистификацию) была бы этим смыслом наполнена в максимальной степени.
Читая экзистенциальные рассуждения о жизни, смерти и смысле жизни, складывается впечатление, что видишь перечень благих пожеланий и пустое нанизывание взаимозаменяемых слов – этакую игру в бисер. Вот примеры экзистенциального словотворчества: «добавляем в жизнь смысл – улучшается жизнь; добавляем в жизнь смысл – не страшна смерть; добавляем в жизнь тему смерти – появляется смысл; добавляем в смерть смысл – улучшается смерть». Такие словесные хороводы можно водить до бесконечности.
Смысл как наилучшая возможность. В чём именно наилучшая? Как отмечает А. Лэнгле, логотерапия, разработанная В. Франклом, определяет смысл как самую лучшую возможность в каждой ситуации. Подобная дефиниция, помимо своего рекламного характера, лишь запутывает ситуацию. Действительность имеет множество аспектов; все они не могут быть улучшены одной лишь возможностью.
Коль скоро понятие «смысл» тесно связано с ценностями, попытаемся исследовать «наилучшую возможность» в контексте трёх главных, «вечных» ценностей человеческого существования – истины, добра и красоты. При этом, как известно, первые две ценности могут нередко находиться в конфликте между собой [13]. Если определять смысл (как это нередко делается) а качестве «скрытой сущности вещей», тогда его следует соотносить с истиной – но это не имеет никакого отношения к улучшению субъективного благополучия в контексте психотерапии, в том числе, экзистенциальной. Если же связывать смысл с ценностью добра (в данном случае, добра для пациента), тогда любые заявления о смысле, существующем отдельно от человеческого сознания, теряют какую-либо значимость. Снова видим, что путаница вокруг смысла (и смысла жизни) начинается с самого начала – с отсутствия более-менее чёткого определения. И далее путаница идёт по нарастающей.
Помимо своей неопределённости, смысл, понимаемый как наилучшая возможность, вступает в противоречие с так называемым отрицательным смыслом, рассмотрению которого посвящён следующий раздел.
Существует ли отрицательный смысл? Иллюстрирующие примеры. Как пишет И. Ялом, отрицательная смысловая схема, найденная человеком, содержит представление о его слабости, беспомощности или незначительности [12, с. 518]. Мы не понимаем, с какой целью здесь вообще используется прилагательное «смысловая», коль скоро речь идёт об очередном выводе, умозаключении, которые человек делает в отношении самого себя. Даже если торжественно (и не менее туманно) объявить подобный негативный вывод «смысловой схемой», то какой полезной психотерапевтической цели отрицательный смысл может послужить? И неужели найденный человеком отрицательный смысл, чаще всего провоцирующий или усиливающий страдания, следует трактовать как наилучшую возможность?
Автор хочет проиллюстрировать свои сомнения с помощью давнего примера из собственной психотерапевтической практики. Одна из моих пациенток (нетрадиционной сексуальной ориентации) обратилась за помощью после того, как её чувства были отвергнуты замужней женщиной. До следующей сессии (планируемой через неделю) я, в соответствии с рекомендациями краткосрочной психотерапии при работе с потерями, предложил посетительнице самостоятельно подумать и попытаться определить смысл произошедшего с ней неприятного события. Увы, ничего не было выполнено. Более того, при следующей встрече клиентка эмоционально задала мне вопрос: «Представьте, что вас отвергла женщина, которую вы полюбили и которой признались в своих чувствах. Ну какой вы из этого извлечёте смысл»? И в самом деле, какой. О том, что близкие отношения с данной женщиной невозможны? И это смысл жизни?
По всей вероятности, И. Ялом не приводит в своей монографии ни одного примера отрицательного смысла из-за невозможности дальнейшего продвижения вперёд в экзистенциальном формате. Разумеется, опытный психотерапевт может помочь пациенту совершить переход от найденного отрицательного смысла к положительным (жизнеутверждающим) выводам. Но почему тогда ярлык «смысла жизни» получила именно отрицательная информация, а не позитивные выводы? И почему ярлыком смысла столь произвольно манипулируют, если он, согласно экзистенциальной логике, единственный и уникальный?
В качестве примера противоречий и странностей, бросающихся в глаза в ходе работы с потенциально отрицательным смыслом, рассмотрим фрагмент психотерапевтического интервью В. Франкла. Пациенткой являлась восьмидесятилетняя женщина, которая умирала от рака и была глубоко подавлена, угнетена тревогой и чувством своей бесполезности [12, с. 531-532]. Поразительно, что первая же реплика пациентки («у меня была хорошая жизнь, действительно славная жизнь») абсолютно не соответствует её отмеченному выше состоянию. Далее В. Франкл никак не пытается помочь пациентке отыскать смысл, связанный с её нынешней жизненной ситуацией. Вместо этого он задаёт ей ряд специальных вопросов по поводу прошлого, которые сформулированы так, что допускают лишь один – оптимистический – ответ. В результате на протяжении следующих реплик пациентка как мантру повторяет жизнеутверждающие лозунги («никто не может зачеркнуть моё счастье» – три раза подряд; «никто не может изгладить это»; «никто не может устранить мои свершения») и т.д. Можно подумать, некий враг покушается на то, чтобы зачеркнуть, изгладить или устранить. И подобная очередная, довольно грубая манипуляция, а по сути – «пионерская перекличка» (будь готов – всегда готов) называется экзистенциальной психотерапией? И если да, то где же здесь вдумчивый поиск смысла нынешней жизненной ситуации, который так и не был осуществлён? В указанном примере навязываемые Франклом директивы можно сравнить с ударами «кувалдой», но никак не с тонкими действиями «отвёрткой».
Крайне сомнительно утверждение И. Ялома о том, что отрицательная смысловая схема более комфортна для человека, чем неведение [12, с. 518]. Множество примеров (в частности, повсеместное использование людьми психологических защит) доказывают обратное («меньше знаешь – крепче спишь»). Мало того, что сам поиск отрицательного смысла неприятен (противоречит позитивным иллюзиям и самооценке человека), так ещё и непонятно, как обычному индивиду (не психологу) жить дальше с негативным знанием о себе. В «традиционной» психотерапии приводится множество ситуаций, когда атака психологических защит пациента и внедрение в сознание негативной информации приносят лишь вред. Знают ли экзистенциальные консультанты о подобных правилах – в том числе, когда пытаются навязать клиенту обсуждение темы его смерти?
Опираясь на вышеизложенное, трудно поверить в искренность утверждения Ялома о том, что единственный смысл смысла заключается в уменьшении тревоги, вызываемой конфронтацией человека с жизнью [12, с. 519] – особенно, если для этого экзистенциалисты устраивают просящему о помощи человеку конфронтацию со смертью!
Если довести рассматриваемое понятие до предела, то конечным отрицательным смыслом окажется отсутствие смысла и неизбежность смерти. Но для получения подобной информации экзистенциализм не нужен.
Экзистенциальная психотерапия и общая психиатрия. Случай Франкла. Кратко рассмотрим экзистенциальное консультирование в более широком – медицинском – аспекте. Все пациенты, интервью с которыми приводит в качестве примеров И. Ялом, имели другие серьёзные симптомы. Да и сам автор монографии признаёт, что сниженное ощущение смысла жизни и психическая патология встречаются вместе [12, с. 516]. Можно сделать естественный вывод, что «дефицит смысла жизни» представляет собой лишь одно из возможных проявлений более общего психического расстройства. Неужели экзистенциалисты верят, что, работая с одним из многих частных следствий («ударяя по хвостам»), они способны устранить главную причину? Предположим, пациент под руководством экзистенциального терапевта нашёл «смысл жизни». Было ли хоть одно сообщение о том, что в результате этого у него навсегда исчезли более общие психиатрические симптомы (например, бред, галлюцинации)? Не было таких сообщений. Или, может быть, представители обсуждаемого направления просто стремятся повысить собственную значимость и практическую востребованность любыми способами?
Необходимо добавить, что и сам В. Франкл, возможно, имел, расстройство психики. Как отмечает биограф А. Лэнгле, создавая логотерапию, Франкл писал историю собственной болезни [9, с. 205], при этом постоянно предпринимая усилия сдерживать свой характер [9, с. 211]. Чрезвычайно высокое самомнение В. Франкла выразилось, в частности, в том, что логотерапия означала для него «это я, Франкл» [9, с. 211]. К сожалению, В. Франкл нигде прямо и откровенно не указал, для чего (точнее, для кого именно) проводится все его работа. Может быть, для укрепления собственного психического здоровья, травмированного пребыванием в концлагере? Но мы нигде не прочитали о том, чтобы экзистенциальный анализ помог Франклу справиться с личными проблемами. К сожалению, ситуации, когда вчерашний «пациент» превращается в востребованного «целителя», не так уж редки в психотерапии.
На минуту представив, что экзистенциальная психотерапия «по Ялому» вдруг оказалась успешной, мы сразу же упрёмся в парадокс. Пациент с проработанными конечными данностями бытия прекратит обращать внимание на экзистенциальные факторы (а также идеологию экзистенциализма в целом), поскольку эти факторы перестанут вызывать тревогу и потеряют своё значение. Кто-нибудь слышал об излечившемся пациенте, оставившем экзистенциализм как раз благодаря помощи экзистенциальных терапевтов? Мы уже не рассматриваем другой парадокс: как проповедующие смысл жизни экзистенциалисты ставят пациента перед фактом бессмысленности окружающего мира и его собственной жизни…
Повторяющиеся жалобы представителей экзистенциального направления на абсурдность мира, лишённого смысла, указывают на их неспособность к этому реальному миру приспособиться. По указанному и по другим признакам можно вести речь о замене словосочетания «экзистенциальный невроз» на более точное «невроз экзистенциалистов» [7]. После этого сама возможность психотерапии в экзистенциальной рамке представляется двусмысленной.
Смысл, эгоизм или что-то ещё? В лонгитюдных ESM-исследованиях, проведённых нами в 2011-2013 гг., у всех испытуемых были обнаружены очень высокие положительные корреляции между количественными показателями шкалы эгоизма («польза, выгода для меня») и шкалы смысла («отвечает моим ценностям, имеет смысл для меня») [4]. Эгоизм, понимаемый как врождённая предрасположенность человека «в свою пользу», проистекает из инстинкта самосохранения, свойственного всему живому. Для нас очевидно, что ощущение присутствия смысла в собственной жизни служит в конечном итоге эгоистическим целям, поскольку улучшает субъективное благополучие человека, повышает его настроение.
Характерную путаницу, основанную на недостаточно чётком различении смысла жизни и эгоизма (как проявления инстинкта самосохранения), встречаем в монографии Н. Смита, посвященной системам современной психологии. Автор, подчёркивая, как ему кажется, полезность теории В. Франкла (применительно к выживанию узников в концлагере), пишет следующее: «…из тех, кого нацисты не казнили, пережить болезни и голод смогли лишь те, кто цеплялся за желание жить. Те, кто утрачивал смысл жизни, гибли» [10, с. 317].
Разберём данный отрывок подробнее. Во-первых, он начинается с фактической тавтологии: и так понятно, что человек, который цепляется за жизнь в экстремальной ситуации, выживет с большей вероятностью, чем тот, кто этого не делает. Во-вторых, речь здесь идёт именно об инстинкте самосохранения (желании жить), но не имеет к смыслу жизни, без объяснения вводимому Н. Смитом в следующей фразе в качестве синонима желания жить, прямого отношения. Разумеется, в некоторых ситуациях (как в рассматриваемом отрывке) условный смысл жизни может продлить её продолжительность; в других же он способен, наоборот, сократить жизнь (см. выше третью экзистенциальную мистификацию, особенно применительно к подвигу и смерти героя). При этом важно помнить, что врождённый эгоизм, напрямую проистекающий из инстинкта самосохранения, является более «древней» и реальной субстанцией – в отличие от придуманного человеком смысла жизни.
Поэтому для нас оказалось неудивительным, что приёмы психотерапии при работе с тремя из четырёх конечных данностей бытия (а именно, экзистенциальной свободой, экзистенциальной изоляцией, бессмысленностью), взяты из традиционной психотерапии и не имеют к экзистенциализму особого отношения. Зато они имеют прямое отношение к укреплению эгоистической сущности индивида – его умению опираться на собственные силы, брать на себя ответственность, противостоять попыткам «слияния» с другими и т.д. [8]. В конце концов, отмечает И. Ялом, человек в одиночестве приходит в этот мир и в одиночестве уходит из него [12, ч. III]. Похоже, что эгоизм (понимаемый как врождённая предрасположенность индивида в свою пользу и забота о собственных интересах) способен взять на себя многие, если не все функции смысла.
Лишь к концу монографии И. Ялом нехотя признаёт, что смысл является всего-навсего культурным артефактом [12, с. 523], а лучшим лекарством от бессмысленности провозглашает не поиск смысла, а вовлечённость [12, с. 536]. Отметим, что важность вовлечённости индивида (в ту или иную активность) продемонстрировали и наши ESM-исследования [4]. Но как вовлечься в значимую деятельность человеку, обратившемуся с жалобой на бессмысленность существования?
Нужен ли смысл жизни? Как видим, имеются другие, реально существующие, а потому более определённые психологические концепты, способные нести полезные функции, ранее ассоциировавшиеся со смыслом жизни. Коль скоро обсуждаемое понятие имеет культурное происхождение, однако не обладает научными подтверждениями (начиная с отсутствия ясного определения), то пусть и остаётся в области культуры, а не науки.
В ответе на вопрос о том, нужен ли смысл, нам также могут помочь лингвистические сопоставления. Например, на английский язык «смысл» переводится как «meaning», что, в свою очередь, может быть переведено на русский язык как «значение». Мы считаем оправданным оставить понятие «смысл жизни» лишь как синоним «значения» – то есть, чего-то важного и существенного (имеющего значимость), но никак не сакрального, эзотерического и спекулятивного. Также считаем полезным предложить гуманитариям предварять любой дискурс на обсуждаемую тему честным «дисклеймером» о том, что смысл жизни в объективной действительности не существует.
В научных же целях нам кажется оправданным использование более чётко определяемых и «осязаемых» терминов – таких как цель, мотивация, эгоизм, вовлеченность и т.д. Разумеется, сохраняющаяся потребность людей в разного рода мистических субстанциях, среди которых не последнее место занимает глубоко скрытый и требующий отыскания «смысл жизни», также требует дальнейших исследований. Рациональной и плодотворной заменой отсутствующему в природе «высшему замыслу» относительно Вселенной нам видится идея совершенствования человека, отвечающая не только законам эволюции, но и другим современным научным концепциям [6].
Выводы. Неопределённость и таинственность понятий «смысл» и «смысл жизни» служит основой разного рода мистификаций, манипуляций и неразрешимых противоречий. Главные из этих умственных спекуляций были, как нам кажется, выявлены и рассмотрены в данной статье, что отныне позволит информированному индивиду быть более эрудированным, уверенным и самостоятельным в своём научном и жизненном поиске.
Литература
1. Вайнберг С. Мечты об окончательной теории. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 256 с.
2. Зонтаг С. Болезнь как метафора. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2016.
3. Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. – М.: АСТ, 2023. – 480 с.
4. Левит Л.З. Использование методов выборки переживаний (ESM) в исследованиях счастья. – Минск: РИВШ, 2014. – 148 с.
5. Левит Л.З. Смысл как полезная интерпретация: сухой остаток логотерапии // Вестник Омского университета. Серия «Психология». – 2021. – № 2. – С. 49-54.
6. Левит Л.З. Новое вино в старые мехи: высший смысл для современного экзистенциализма // Вестник Омского университета. Серия «Психология». – 2022. – № 2. – С. 29-33.
7. Левит Л.З. «Экзистенциальный невроз» или невроз экзистенциалистов? // Актуальные проблемы гуманитарных и социально-экономических наук. – Вольск: ВВИМО, 2023. – № 2 (95). – С. 28-32.
8. Левит Л.З. Проясняя путаницу: невозможность экзистенциальной психотерапии // Актуальные проблемы гуманитарных и социально-экономических наук. – Вольск: ВВИМО, 2024. – № 3 (104). – С. 66 -71.
9. Лэнгле А. Виктор Франкл. Портрет. – М.: РОССПЭН, 2011. – 211 с.
10. Смит Н. Современные системы психологии. – СПБ.: Прайм-Еврознак, 2003. – 384 с.
11. Франкл В. Человек в поисках смысла. – М.: Прогресс, 1990. – 368 с.
12. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. – М.: НФ «Класс», 1999. – 576 с.
13. Lane T.J., Flanagan O. Neuroexistentialism, eudaimonics, and positive illusions // Mind and Society: Cognitive Science Meets the Philosophy of the Social Sciences. – Springer Publishers, 2013. – P. 1-28.
14. Seligman M. Flourish. – New York: Free Press, 2011. – 354 p.
15. Veenhoven, R. Hedonism and happiness // Journal of Happiness Studies. – 2003. – Vol. 4. – P. 437-457.
Об авторе
Левит Леонид Зигфридович – доктор психологических наук, доцент, независимый исследователь, г. Минск, Беларусь.
e-mail:leolev44@tut.by
