Глава 4. Эгоизм как системное явление

Раб ненавидит любого, на ком лежит печать свободы

 

 

 

Если понятие «Личностная Уникальность» в ЛОКС обладает «безусловно-положительным» смыслом и имеет многочисленные аналоги в гуманистической и позитивной психологии («дэймон», «самость», «личностный потенциал», «талант», «внутреннее Я» и т. д.), то выбор понятия «Эгоизм», имеющего многочисленные негативные импликации в массовом сознании, в качестве одного из основных терминов, способен вызвать первоначальное недоумение и требует серьезного обоснования.

Надо признать, что термин «эгоизм» практически не используется в академической русскоязычной психологии за исключением работы К.Муздыбаева [14]. Понятие «эгоизм» является не только недооцененным, но и, как правило, отрицательно окрашенным. Л. Божович трактует эгоизм ребенка (точнее, его разновидность – краткосрочный гедонизм) однозначно негативно. Атаки советской педагогики на врожденный эгоизм детей кажутся более яростными и бескомпромиссными («пленных эгоистов не берем»), чем рекомендации западных психоаналитиков по контролю над бессознательными импульсами (в том и другом случае речь идет о сопоставимых явлениях).

Вот типичное современное русскоязычное определение эгоизма (вопросительные знаки в скобках обозначают наше сомнение или несогласие относительно использования некоторых слов): «Эгоизм – негативная (?) ценностная ориентация личности, крайняя (?) форма индивидуализма, проявляющаяся в сознательном (?), корыстном (?) противопоставлении (?) личных интересов и потребностей интересам других людей и общества в целом». Мало того, что определение сугубо негативное – оно еще и неполное, поскольку описывает поведение, но не мотивацию, в том числе, бессознательную. 

Эгоистическая направленность личности (как система преобладающих мотивов) обычно ассоциируется в постсоветской психологии либо со стремлением получить власть, престиж и деньги, либо добиться немедленного удовлетворения своих сиюминутных потребностей (в рамках ЛОКС это в основном относится ко второму, «низшему»  уровню системы «ЭГ», актуализирующемуся при отсутствии ЛУ). Эгоизм часто ассоциируется с «любовью к себе», своекорыстием, пренебрежением интересами окружающих, желанием их использовать. При этом, например, не учитывается, что наиболее «альтруистические» с виду поступки могут совершаться из эгоистических побуждений, немедленное удовлетворение потребностей является краткосрочным гедонизмом – очень специфической формой эгоизма, а пресловутая «любовь к себе» представляет, скорее, одну из характеристик нарциссизма. В русскоязычной научной психологии «эгоизм» является на сегодня, пожалуй, одним из наиболее негативно нагруженных понятий. Очевидно, «низости» данного явления соответствует такой же невысокий, «морализаторский» уровень его разработки и понимания. «Настоящими эгоистами» в этом случае выступают вор и преступник, приносящие себе пользу за счет вреда окружающим. Обычный же человек в повседневной жизни стремится, как правило,  «сделать себе хорошо», не вредя напрямую другим.

Как известно, у З. Фрейда были трудности с продвижением своей теории в связи с ее сексуальной подоплекой. Столетие спустя, признать теорию самореализации, основанную, в том числе, на всеобщем эгоизме, может оказаться еще сложнее – хотя бы потому, что секс более очевиден (и осязаем))), а потому более «аргументирован» по сравнению с «невидимым» эгоизмом, одного лишь упоминания которого (не говоря уже о признании) многие до сих пор боятся как огня.

В качестве примера, демонстрирующего уровень понимания обсуждаемых понятий некоторыми «отечественными» психологами, приведем опубликованный в Интернете тест, диагностирующий так называемый «эгоцентризм». Предполагается, что «эгоцентризм» – это плохо, а сам он выявляется на основе подсчета количества слова «я» и других личных местоимений, употребленных испытуемым при заполнении бланка.

Подобную, гм, «методику» мягко назовем «неудачей» для авторов. Употребление местоимения «я» обычно показывает, что человек осознает собственные мысли, действия и берет за них ответственность – как и положено психически здоровому взрослому человеку. Я, например, в данный момент пишу книгу и я осознаю это: так что, значит я «плохой эгоцентрик»? По кривой и нездравой логике составителей подобной писульки, подменивших к тому же индивидуализм эгоцентризмом, следует не только ничего не делать самому, но и лицемерно использовать безличные предложения в собственной речи: «Это сделалось само. Ой, книга как-то написалась...». А то ведь «продвинутые» психологи и педагоги могут, чего доброго, обвинить в «эгоцентризме» и принять воспитательные меры. Абсурд, которому недалекие и некритические умы склонны верить. Подобного «контента» в современной русскоязычной «психологии», к сожалению, более чем достаточно.

Так, например, в книге Т. А. Флоренской пишется, что эгоизм детей вызван недостатками воспитания [62]. Удивительно, как одной фразой можно поставить проблему с ног на голову. Эгоизм, в том числе детский, является врожденным, а потому изначально никакого отношения к воспитанию не имеет. Другое дело, что одной из целей советской системы воспитания (как и советской идеологии в целом) являлось искоренение всяких проявлений эгоизма и способного возникнуть на его основе (в более старшем возрасте) зрелого индивидуализма. Тоталитарному коллективистскому обществу требовались послушные роботы, для которых интересы Родины были важнее собственных. Поэтому, если советской педагогике не всегда удавалось задушить ростки индивидуальности, их называли эгоизмом, а виноватой оказывалась педагогическая система. Признание же врожденной (а не приобретенной) эгоистической направленности каждого человека означало бы, что советский строй борется с ветряными мельницами, пытаясь победить природу. Ведь эгоизм в советской философии считался, опять-таки, не врожденным свойством человека, а порождением буржуазного общества, разделенного на классы [17], и потому был однозначно «плох» и «вреден».

Еще пару слов об очень «советских» педагогах. С их точки зрения, «эгоистичный» ребенок – это плохо. С их же точки зрения, «одаренный» ребенок – это, наверно, хорошо. А если (потенциально) одаренный ребенок отстаивает, защищает себя и свой потенциал от недружественных и усредняющих воздействий неодаренных педагогов как раз с помощью пресловутого «эгоизма»? Что, будем и дальше его затаптывать или все-таки уберем ботинок под названием «Мечта оккупанта» с молодого ростка?

Другое дело, что дурное воспитание способно усилить негативные проявления эгоизма, но в этом случае одним лишь эгоизмом дело не ограничится.

Ярлык «вредоносности» эгоизма во многом основан на представлении, что эгоист, якобы, извлекает пользу для себя, обязательно принося вред другим – даже если подобное никак не заметно окружающим (жизнь как игра с нулевой суммой: если выиграл один, значит, обязательно проиграл кто-то другой). Начинает действовать «логика» и в обратном направлении: кто собственными действиями извлекает пользу для себя – тот «эгоист» и тем самым обязательно приносит вред другим. Ясно, что любая деятельность человека чревата многими, зачастую противоречивыми эффектами – в том числе, отдаленными, однако на этом основании никто (кроме йогов) не призывал к полной пассивности как разумной альтернативе.

Термин «эгоизм» сохранил в постсоветской науке негативную моральную окраску еще с достопамятных времен борьбы с индивидуализмом в любой его форме. Противоположностью деятельному «эгоисту», если довести мысль до логического завершения, выступает совсем уж бледная, плоская и непривлекательная фигура: пассивный «коллективист» и «альтруист», ожидающий чужого (эгоистического, надо полагать) приказа и позволяющий всякому себя использовать, этакая «бледная немочь».

Вряд ли у кого-то повернется язык назвать эгоистом человека бедного, неудачливого, постоянно жалующегося на жизненные трудности (например, алкоголика). Но ведь именно такой индивид, вымогающий у других «даровые» сочувствие и помощь, является эгоистом. Скорее, эгоистом назовут успешного и состоявшегося человека, по которому видно, что он мог бы «поделиться» тем, что заработал. Так что ленивые «неудачники» эгоистически желают, не работая, отщипнуть себе «кусок», а когда это у них не получается, завистливо клеймят одаренных и трудолюбивых людей эгоистами. Бездельники, привыкшие к развлечениям, очень хорошо замечают чужое благосостояние, но не думают о том, каким трудом и талантом оно заработано.

В связи с вышесказанным, прошу угадать, кто в большей степени претендует на звание эгоиста: богатый и трудолюбивый человек, не подающий милостыни, или нищий, который ее просит?..

Попутно, немного о терминах. Хотя в этой книге мы можем употребить слова «бездарность» и «бездельник» через запятую, они отнюдь не являются синонимами. С точки зрения ЛОКС, бездарность не имеет (не чувствует) ЛУ, в то время как бездельник определенно не имеет ЭГ-4.

Удивительный парадокс: одинокий и талантливый труженик, по собственной инициативе делающий дело, которое впоследствии может принести пользу всему обществу, может быть скорее назван эгоистом, чем любой представитель развлекающейся на дискотеке толпы. Люди стараются получать примитивные удовольствия вместе, чтобы не заслужить обвинений в гедонизме и эгоизме («нас много, значит мы не эгоисты»). Какой бы вредной деятельностью в целях получения собственного наслаждения ты ни занимался, эгоистом тебя уже не назовут. Ярлык «эгоист» теперь нередко навешивают на «еретиков», живущих не так, как все, и при этом, вопреки усредненному «здравому смыслу», добивающихся успеха.

Возможно, советская и постсоветская психология так «не любят» эгоизм, сужают смысл данного понятия, поскольку (эгоистически) опасаются ревизии в отношении целого ряда собственных, весьма произвольно установленных, «висящих в воздухе», но тщательно оберегаемых постулатов. Не будем развивать дальше эту тему, поскольку она не является актуальной в рамках настоящего исследования.

В одной из современных работ [68] делается вывод, что эгоисты лучше, счастливее чувствуют себя в современном российском обществе, а «нравственные» люди – плохо. Снова хныканье с закушенной губой, морализация под видом психологического исследования, основанная на одностороннем представлении о непременной «безнравственности» эгоизма. Отсутствие хотя бы одного источника на иностранном языке в списке литературы говорит само за себя, подчеркивая установки и «эрудированность» автора. Поэтому ей и неизвестны современные (непереведенные) работы, критикующие использованную методику измерения счастья, а также выявленные в последнее время недостатки конкретного течения позитивной психологии (Life satisfaction theories), послужившего не слишком удачной основой для этой методики – так же как и непереведенные работы известнейших зарубежных специалистов, ассоциирующие индивидуализм именно с морально-нравственными суждениями и образом жизни. Очередной «плач Ярославны» о том, как тяжело живется «нравственным» российским интеллигентам, годится для сто первой обезоруживающей газетной публикации, но едва ли научной статьи. Да, и еще: работа наверняка понравится «кризисным» психологам. Они обожают иметь дело с теми, кто привык считать себя «жертвами кризиса» и тем самым оправдывать собственное бездействие.

Как отмечают историки, в Древней Греции условия жизни и «морально-нравственная обстановка» в целом (включающая в себя постоянную возможность насильственных действий или даже прямую угрозу для жизни практически любого гражданина) были не в пример серьезнее. Вот что пишет Т.В. Гончарова: «...даже в лучшие времена афиняне отличались неблагодарностью в отношении философов и с нескрываемым подозрением относились к излишне образованным и мудрствующим...» [70, с. 81]. В разные периоды блестящей античной истории Афин из города был изгнан знаменитый Анаксагор, осужден Протагор («Человек – мера всех вещей» является его известным выражением), умерщвлен Сократ (70, с. 136). У менее культурных «соседей» афинян, например, у спартанцев, дела обстояли еще хуже. Однако выдающиеся мыслители не занимались бесполезным оплакиванием собственной и чужой неудавшейся жизни, не связывали уровень счастья своих сограждан с повсеместной безнравственностью, а творчески думали, работали и создавали жизнеутверждающие системы – в частности, эвдемонизм, где счастье и этика содержатся «в одном флаконе».

Напомним, что Сократ считал нравственную жизнь одновременно и самой приятной для человека, связывая тем самым моральную и гедонистическую стороны в эвдемоническом существовании [21].  Да и современные теории эвдемонии успешно развивают тему человеческого процветания вопреки внешним трудностям («flourishing under fire»).

Не хочется по контрасту с вышеотмеченной беспомощной работой демонстрировать превосходство своей теоретической концепции, но и оставлять ситуацию просто так нельзя. Улучшение собственного душевного состояния мотивированным человеком происходит благодаря открыванию внутренней дверцы – отысканию собственной ЛУ и жизни в соответствии с ее требованиями с помощью Высшего ЭГ. Культивирование в себе Высшего Эгоизма позволило бы не только ограничить его низшие формы (что совпало бы и с желанием автора обсуждаемой статьи), но и постепенно добиться «настоящего», «эвдемонического» счастья с помощью реализации собственной Личностной Уникальности (подобное автор статьи едва ли может представить, почему-то считая, что, если плохо кому-то одному, обязательно должно быть плохо и всем остальным). Преувеличенная забота о «беспомощных» нередко эту псевдобеспомощность и подпитывает. Другие граждане пусть живут, как им нравится, поскольку общинная жизнь в России давно завершилась. Эти люди сами выбрали свой путь, хотя и далеко не оптимальный, с точки зрения эвдемонизма.

При желании дальнейшего углубления в «беды и несчастья» можно отыскать немало стран, где ситуация еще хуже, чем в России. Вместо этого пора уже создавать серьезные программы для тех, кто по-настоящему желает развиваться и меняться к лучшему, даже если таких людей пока сравнительно немного. Однако дополнительные, предсказуемо-бессильные «стенания» и «заламывания рук» ничего не изменят (если не считать кратковременного ухудшения настроения у наблюдателей). Автор обсуждаемой статьи замечает и исследует давно уже всем известный «негатив» вокруг себя (который, заметим, никогда полностью не исчезнет), однако и сама работа ее «негативна» – «яблоко от яблони».

Порой бывает удивительно наблюдать, как сходятся крайности: нацеленность современного субъекта на максимальный «позитив» порождает завышенные ожидания, которые, не будучи удовлетворены, в свою очередь порождают внутренний кризис. И вот человек, описав круг ленты Мебиуса, оказался на «обратной стороне Луны»: теперь он имеет дело не с «позитивными», а с «негативными» специалистами – кризисными психологами и психотерапевтами.

Эгоизм в советской психологии ассоциировался с желанием индивида побыстрее получить для себя что-то ценное. Но в таком случае, способный человек, став членом коллектива, неизбежно получит клеймо эгоиста – просто потому, что, благодаря своим способностям, справляется с работой и достигает требуемого результата быстрее всех прочих, «бесталанных» (за что и получит от них «в кость» рано или поздно – чтоб впредь «не высовывался» и тем самым не выставлял их дураками).

С нашей (эгоистической) точки зрения, для одаренного индивида наиболее разумным и приятным занятием была бы реализация его внутреннего потенциала. Ведь в этом случае он использует свою жизнь, работая с лучшим, что у него имеется, а значит, проводит ее наилучшим для себя образом. Вот где естественным образом сходятся понятия «эгоизм» и «личностная уникальность» – в эвдемонической активности! Очевидно же, что иметь дело с собственным высококачественным потенциалом (если таковой ощущается) гораздо более захватывающе и перспективно, чем заниматься «общественно-усредняющей» рутиной. Поскольку ЛУ уже имеется внутри человека, ему не надо конкурировать с другими людьми за обладание ей или «платить» за получение доступа к ней. Пользование собственным «внутренним сокровищем» наиболее экологично и приятно.  

Разрыв между «личным» и «общественным» будет тем сильнее, чем к более низкой ступени развития принадлежит конкретный социум и преобладающие в нем ценности. Желание официальных структур использовать ярко выраженные способности (ЛУ) индивида для самих себя может столкнуться с (эгоистическим) стремлением их обладателя использовать внутренний потенциал по собственному усмотрению – более эффективно с точки зрения «внутреннего Я».

 В принципе, общество может предложить одаренному субъекту лишь две заслуживающие внимания вещи: деньги и признание. Но, как мы уже знаем, роль первых при эвдемонии снижается в связи с общей материальной умеренностью. За вторым также не следует гоняться в связи с преобладанием в социуме потребительских, гедонистических ценностей. «Признание», если таковое будет достигнуто, ничего полезного в длительной перспективе «эвдемонисту» не принесет. Популярность будет носить поверхностный характер, поскольку масса не способна оценить глубину, объем и уникальность всей проделанной индивидом работы. Остается лишь поиск (немногих) единомышленников, разделяющих ценности самосовершенствования и самореализации в качестве приоритетных.  

Одаренного и деятельного человека, на наш взгляд, называют «эгоистом» отнюдь не за то, что он своей продуктивной деятельностью, якобы, напрямую «вредит другим» (такой «вредитель» быстро попал бы в тюрьму). Скорее, недовольство «коллективистов» вызывает преуспевающий человек, с интересом занимающийся чем-то своим, полностью отличающимся от целей коллектива. Дальнейший ход мыслей «коллективиста» примерно следующий: «Раз он успешно (успешнее нас) занимается своим делом – значит, либо он «одаренный», либо наш коллектив занимается не тем, чем нужно. Не вкладывая свою одаренность в коллектив, полностью «присваивая» ее себе, талантливый одиночка тем самым дискредитирует наш коллектив, который по контрасту – в отсутствие индивидуальной одаренности, которая не была в него вложена – выглядит бездарным. Поэтому одним лишь собственным образом жизни он наносит нам оскорбление. Своим успешным примером индивидуалист показывает, что в коллектив идут преимущественно бездарные люди, чтобы в возникшей «массовости» растворить собственную индивидуальную никчемность. Самые же «талантливые» в коллектив не идут, поскольку всего необходимого добиваются гораздо быстрее – своим умом и вследствие этого не желают отягощать собственную жизнь ничего не дающими контактами с нами – «бездарными коллективистами». Эти опасные люди подают дурной пример молодежи, которая также захочет расти и развиваться самостоятельно, что в перспективе приведет к еще большему падению престижа коллектива. Поэтому мы, гордые члены массовой, сплоченной, хотя и весьма бездарной структуры, руководствуясь круговой порукой во имя самосохранения на насиженном рабочем месте и дальнейшего регулярного получения (не всегда заработанных) денег, назовем успешного индивидуалиста бранным словом «эгоист» (эгоцентрист), что позволит нам впоследствии более обоснованно изливать на него собственную враждебность, вызванную на самом деле завистью и чувством неполноценности. Мы также постараемся оклеветать и натравить на него другие (коллективные) инстанции, чтобы затруднить ему достижение дальнейших успехов, которым мы втайне завидуем. Так мы получим оправдание собственной, теперь уже «правильной» жизни в коллективе и в результате почувствуем себя немного лучше».

Как видим, человек, получающий клеймо эгоиста, не только успешно действует сам, но и (как раз по этой причине) не хочет брать «на буксир» слабых, капризных и ленивых. Он зачастую не желает идти в коллектив потому, что обладает способностями, которых нет у окружающих, и которые он не желает терять, сливаясь с серой массой. Одаренный «эгоист» на самом деле занят лишь «собой» и напрямую никому не мешает. «Взять себе» – лишь одна, причем далеко не главная установка его кипучей деятельности. В то время как «бездарные коллективисты» действительно заняты «другими», но отнюдь не альтруистически. Им ничего не остается, как следить друг за другом и прикрывать свою зависть и боязнь собственной активности «политкорректными» выражениями вроде «борьбы за общее дело». Вреда от этой нескончаемой и непродуманной «борьбы» гораздо больше, чем пользы. Как говорит малоизвестная поговорка, «кто не имеет ума, тот не имеет всего».

Ленивый и недалекий «лузер» действительно не обладает «эгоизмом» – впрочем, как и всеми остальными качествами, необходимыми для саморегуляции и продуктивной жизнедеятельности. Поэтому он старается сесть на шею трудолюбивым и талантливым людям, а если те не позволяют ему это сделать, клеймит их эгоистами.

Высший Эгоизм талантливого индивидуума не «нападает» на других; он лишь защищает собственную Личностную Уникальность, не позволяя коллективу («эгоистически») использовать ее в собственных интересах. В этом смысле, разумеется, существует почва для «идейного» противостояния истинных интересов талантливого одиночки и намерений бездарной группы. Ведь коллектив, получая беспрепятственный доступ к чужим уникальным возможностям, сумеет использовать их гораздо хуже (если сумеет вообще), поскольку они для него «чужие». Не свое – не жалко. «Раз мы сами этого не имеем и никогда не будем иметь, то используем это так, чтобы в будущем больше никому не досталось».

Если бы коллектив вдруг признал успех, достигнутый индивидуалистом, это повлекло бы для его членов множество неприятных размышлений. Почему, например, многие проиграли одному (ведь налицо вопиющее «неравенство», противоречащее самой идее коллективизма)? И почему одиночка всего добился с помощью лишь собственного таланта – без нас, а не за счет нас, как нам было бы приятнее думать? Выходит, этот «эгоист» на самом деле умный, а не хитрый, как мы его представляли? А кто тогда мы? Почему этот человек, раз уж он такой способный, не стал претендовать на роль начальника в нашем коллективе, поскольку, благодаря таланту, имел на это основания? Мы что, действительно ему безразличны?! И теперь он не собирается делиться с нами плодами собственного успеха?! Может быть, каждый из нас ничего особенного не добился в жизни именно потому, что в молодости стал членом коллектива и всю жизнь играл по его правилам?! Если бы я, член коллектива, работал и действовал самостоятельно, то, может быть, теперь жил бы намного лучше – во всех смыслах этого слова?

Согласитесь, подобные размышления способны спровоцировать как минимум «брожение умов», поэтому успехи, самостоятельно достигнутые кем-либо за счет реализации индивидуального потенциала, коллективистами признаваться (или даже замечаться) не должны, а самого «достигатора» необходимо переквалифицировать в «плохого эгоиста», якобы противопоставляющего грязные, своекорыстные интересы «дружному коллективу», в котором «один за всех и все за одного». В советской тоталитарной системе «эгоиста» легко можно было переименовать во «врага коллектива», а затем и во «врага социалистического общества» со всеми вытекающими последствиями. Даже нейтрально, не отрицательно настроенный человек объявлялся «враждебным элементом» в тоталитарном обществе.

Между коммунизмом и религией, как ни странно, существует немало «идейных» точек соприкосновения, связанных с «эгоизмом» и противостоящей ему «духовностью». Вот один подходящий пример  для нынешней темы. Понятие «духовность» в религии ассоциируется с принадлежностью «к чему-то большему» (в качественном смысле) – к богу, например. Но коммунисты, не уточняя смысл слов, могут под этим «большим» подразумевать коллектив, завод или даже целое государство – одним словом, все, что имеет немалый «количественный состав» (любая «стая товарищей»). В результате индивидуалист, успешно и в одиночестве реализующий собственный уникальный потенциал, автоматически получает клеймо «бездуховного эгоиста».

Истинной духовностью следует считать принадлежность не к «количественно большему», а к «высшему», связанному с нематериальными ценностями. С подобной точки зрения, отдельный «эгоист», посвящающий жизнь поиску и осуществлению Личностной Уникальности – своей идеальной части – более духовен, чем коллектив, завод или любая другая материалистически ориентированная структура.

Если принять «советское» определение эгоизма, то сразу же возникает логическое противоречие. Как может быть (оставаться) членом коллектива человек, который постоянно преследует лишь собственные интересы и противопоставляет их коллективу? От такого индивида любой коллектив быстро избавляется, и в дальнейшем их интересы никак не пересекаются. Тот, кто работает успешно в одиночку, не станет тратить созидательную энергию на «противопоставления».

Совсем другое дело, если член коллектива «не такой как все», поскольку обладает индивидуальным потенциалом. Его более успешное и яркое, непохожее на других поведение создает впечатление противоречия однородному коллективу. В результате его начинают травить за «эгоизм», хотя на самом деле травят его Личностную Уникальность.  

Зависть к талантливому индивидуалисту возникала еще и потому, что в условиях всеобщей пассивности населения в застойном советском периоде «дерзкому выскочке» был практически гарантирован успех (если не тюрьма). При капитализме же видим противоположную крайность: вперед лезут все кому не лень, даже полностью бездарные, создавая при этом много лишнего «шума».

Борьба с эгоизмом в советской педагогике и психологии полностью вписывались в идеологию тоталитарного строя еше по одной важной причине. Как нам уже известно, одной из важных функций эгоизма является защитная. Таким образом, «победа» над эгоизмом означала бы, что любой индивид стал практически безоружным перед «внешними авторитетами», которые получают возможность лепить из него все что угодно – в своих эгоистических интересах.

Если советские и постсоветские теории пытаются преодолеть эгоизм путем придания термину тотально негативного смысла и последующей борьбы с ним, то ЛОКС не отбрасывает данное понятие, а наоборот, дифференцирует его. Речь идет о постепенном переходе самореализующегося индивида на самую высокую ступень системы «ЭГ», что, в свою очередь, ставит под контроль ее низшие уровни, а в перспективе и ЭГ-3 (избегание ненужной социальной активности).     

Вернемся к книге Т. А. Флоренской. Cамо название работы («Я против Я») наталкивает на мысль о связи эгоизма с конфликтами между людьми. Данное положение не только не ново, но и в значительной степени неверно. Еще Платон, а в 17 веке английский философ Томас Гоббс опасались, что безудержный рост эгоистических устремлений способен привести к «войне всех против всех». Подобные предположения в целом не подтвердились, а идея разумно понятого собственного интереса способствовала расцвету капиталистических отношений. Упоминания знаменитого экономиста 18 столетия Адама Смита с его «невидимой рукой рынка» будет для нашей работы вполне достаточно. Лучшего общественно-экономического устройства, чем основанная на принципах разумного (широко понятого) эгоизма буржуазная демократия, несмотря на все ее минусы, не придумано до сих пор. И, похоже, придумано не будет: подавляющее большинство стран идет в фарватере западной (европейской и североамериканской) модели развития.

Книга Т. А. Флоренской рассказывает о межличностных конфликтах, однако не упоминаются столь же опасные конфликты внутриличностные, при которых индивид, «стыдясь» любых проявлений собственной индивидуальности (неверно расцениваемой как «дурной» эгоизм), начинает бороться с собственной природой, постепенно зарабатывая невроз. Подобная невротическая борьба неплохо описана в психоаналитической литературе на примере аналогичного конфликта между влечениями «Ид» и жестким «Суперэго». Назвать бы книгу «Я против краткосрочного гедонизма», и многое встало бы на свои места.

Впрочем, в рассматриваемой работе имеется замечательный фрагмент (объясняющий, правда, идеи Н. Г. Чернышевского, а не самой Т. А. Флоренской), после прочтения которого хочется встать и крикнуть автору «браво!». Вот он: «...разумен высший эгоизм, в котором раскрывается истинная сущность человека в противоположность низшему, маленькому «я» – алчному, мелочному, своекорыстному...» [62, c. 6]. Браво! Т.А. Флоренская проницательно показывает возможность «высшего» эгоизма (ЭГ-4 в ЛОКС), его роль в реализации истинной природы человека (Личностная Уникальность в ЛОКС) и его (определенное) противостояние «материально-гедонистической», «низшей» форме эгоизма (ЭГ-2 в ЛОКС). К сожалению, «реабилитировавший» себя автор не идет в своих рассуждениях дальше (оставляя эту работу нам) и не делает напрашивающийся вывод о том, что «высший» эгоизм не способен развиться больше ниоткуда, как из «низшего», а потому выжигание каленым железом всех проявлений «низшего» эгоизма создает в перспективе «пустоты» на уровне формирования индивидуальности, уникальной природы и внутреннего потенциала отдельного человека.

Интересно, что даже в науке (если считать психологию полноценной наукой) отдельные термины продолжают нести моральную нагрузку из повседневной жизни. «Счастье» – это «хорошо»; «эгоизм» – это «плохо». Банальности на уровне детского сада («если выпил хорошо / значит утром плохо / если утром хорошо / значит выпил плохо»). А как, например, относиться к счастью, достигаемому с помощью эгоизма? Или еще жестче: почему бы недалеким людям не раскрыть глаза и увидеть, что достигаемое за счет уничтожения окружающей среды гедонистическое, основанное на стремлении к роскоши «счастье» – это очень плохо для будущего человечества (в первую очередь, плохо для экологии), в то время как «высший» эгоизм, оберегающий труд гения – очень хорошо?

Честное и открытое признание (позитивной и общей психологией) большой роли эгоизма в стремлении человека к счастью позволило бы уменьшить «ореол добродетели» вокруг последнего понятия – во всяком случае, в его традиционном смысле. Иначе придется оправдывать и педофилию на том основании, что, как поется в советской песне, «любовь всегда права».    

Подойдем к данному многострадальному понятию более взвешенно и всесторонне. Для начала определим эгоизм как «теорию, согласно которой «Я» индивида является или должно являться основой мотивации и целью его собственных действий» [43].

Приведем и проанализируем важную цитату из работы С. Моэма: «…тут говорит глубоко заложенное во мне, как и во всяком человеке, упрямое стремление существовать; говорит эгоизм, унаследованный всеми нами от той изначальной энергии, которая в незапамятном прошлом дала первый толчок и пустила машину в ход; говорит потребность самоутверждения, которая есть во всем живом и благодаря которой оно остается живым. Это – самая сущность человека. Удовлетворение ее и есть то самоудовлетворение, о котором Спиноза сказал, что это – высшее, на что мы можем надеяться, ибо никто не стремится сохранять свое существование ради какой-то посторонней цели» [74, с. 285].

Вышеприведенная цитата демонстрирует 1) связь эгоизма с ценностями сохранения и самоутверждения; 2) его древнее происхождение в эволюции природы; 3) его энергетический потенциал, побуждающий к действиям; 4) его соответствие глубинной сущности человека; и наконец 5) его способность приносить человеку высшее удовлетворение и счастье в случае своей реализации.

Как отмечает Ф.С. МакНелли, эгоистические желания направлены на то, чтобы дать человеку «предпочитаемое состояние самого себя» [59, p. 40]. С точки зрения концепций «психологического эгоизма», все человеческие действия, правильно понятые, в конечном счете, мотивированы стремлением к удовлетворению собственных желаний, реализации собственных интересов [58]. Связь эгоизма с гедонизмом (гедонизм как особая форма эгоизма, связанная с желанием получения для себя удовольствий и избеганием страданий) обсуждалась в главе 3.

Доктрина психологического эгоизма (сокращенно ПЭ) утверждает, что единственной «конечной» целью (или «первоначальной основой», что в данном случае одно и то же), к которой стремится человек, является его собственный интерес. Читателю будет интересно отметить, что на ту же роль «первопричинности» в зарубежной моральной философии (moral philosophy) претендуют понятия «счастье», «гедонизм» и «эвдемония». Распутывать данный «клубок» и получать в связи с этим новые важные результаты мы будем до конца книги. С точки зрения ПЭ, люди в конечном итоге заботятся лишь о собственном счастье и желают счастья другим (как правило, близким, от которых зависят) только тогда, когда считают его средством для собственного благополучия. Человеческое действие может считаться рациональным лишь в том случае, когда оно вносит вклад в благополучие актора [69, p. 2].

В своей крайней форме теория психологического эгоизма утверждает, что у людей нет прямой, «неинструментальной» заинтересованности в благополучии других. Поэтому «чисто» альтруистических желаний и поступков в природе не существует: иногда лишь создается впечатление, что люди действуют без учета собственных интересов, если (на самом деле) считают, что помощь окружающим позволит им легче «продвигать» собственные интересы.

Попутно отметим, что в ЛОКС способность учета интересов других людей в процессе самореализации регулируется «Разумным Эгоизмом», принадлежащим к третьему, «социальному» уровню системы «ЭГ». К этому же уровню теоретической модели принадлежит и альтруизм (см. следующую главу).

Теория психологического эгоизма является дескриптивной: она лишь описывает то, что происходит «на самом деле» и не пропагандирует этические идеалы. С точки зрения ПЭ, люди такие, какие есть – они не способны к чему-либо другому, кроме как ставить собственные интересы во главу угла и поступать соответственно. В рамках данной теории, из понятия «эгоизм» вытекают все психологические законы, человеческие действия, а также их последствия. Поэтому данный вид эгоизма и называется психологическим.

«Категорический», «императивный» эгоизм, представляющий экстремальную форму доктрины, распространяется даже на религиозную веру: поскольку все мы рождаемся эгоистами, значит, Бог наделил нас эгоизмом. Поэтому вести себя эгоистически, преследовать собственный интерес означает проявлять уважение к Богу [42]. Как отмечает М. Вебер, чувство божественного «избранничества», достигаемое в кальвинизме (разновидности протестантской религии) тяжелым трудом, результируется известным высказыванием: «Бог помогает тому, кто сам себе помогает» [71, c. 120].   

Доктрину психологического эгоизма следует отличать от другой группы теорий, которую условно называют «этическим эгоизмом» (в подробно рассматриваемой ниже монографии А. Уотермана [56] данное течение называется «этическим индивидуализмом», что близко по смыслу, но звучит «приятнее» для постороннего уха). Согласно этическому индивидуализму, представляющему собой нормативную теорию, людям следует преследовать свои интересы и стремиться, в первую очередь, к собственному счастью. Каждый человек имеет преобладающую обязанность по отношению к самому себе, поэтому и поступать он должен соответственно – преследуя собственные интересы [40]. Интересы других людей не учитываются – за исключением тех случаев, когда они помогают достижению целей субъекта [42].

Существует ряд основных мотивов (желаний, устремлений), которые считаются эгоистическими. Главный из них был назван несколько веков назад английским философом Джереми Бентамом: людьми движет желание собственного наслаждения (гедонистический эгоизм). Более конкретно, все индивиды в конечном итоге стремятся получить или продлить собственные приятные переживания и избежать либо прекратить неприятные. Другой возможный (и близкий к предыдущему) «кандидат» на роль конечного мотива подразумевает стремление к собственному счастью [60, с. 3].

Теории эгоистической мотивации, признающие главенство одного конечного мотива, называются монистическими. Плюралистические же теории эгоизма подразумевают наличие нескольких нередуцируемых эгоистических мотивов. Основные виды подобных мотивов (или желаний) перечислены в работе К. Броуда:

– желание продолжать свою телесную жизнь и связанный с ним страх собственной смерти (самосохранение);

– желание получать и продолжать приятные переживания и избегать либо прекращать неприятные (гедонизм);

– желание получить, развивать и сохранять собственные умственные и физические возможности и избавляться от других, «вредных» качеств (саморазвитие, самосовершенствование);

– желание самоуважения и уважения со стороны окружающих;

– желание самоутверждения;

– желание собственности и некоторые другие [57, рр. 88 – 90].

Как можно заметить, ряд ключевых вышеназванных понятий (самосохранение, самоутверждение, гедонизм) присутствуют и в ЛОКС в системе «Эгоизм» (рис. 3). Некоторые другие (например, саморазвитие, самосовершенствование) близки к ним по смыслу и будут рассмотрены в экспериментальной части работы. Надеюсь, вдумчивый читатель постепенно начинает понимать обоснованность включения понятия «эгоизм» именно в психологию самореализации.

Отметим, что еще в XIX веке немецкий философ М. Штирнер [65] считал, что простейшей формой эгоизма является ощущение исключительности и единственности – неплохой, с нашей точки зрения, базис для обнаружения и реализации собственной Личностной Уникальности. «Своеобразный, – пишет М. Штирнер, – изначально свободен, ... так как он выше всего ставит и ценит себя» [65, с. 198].

На данной стадии работы мы можем с помощью ЛОКС получить дополнительные аргументы в пользу взглядов Аристотеля на мыслительную активность как «высшее счастье» человека, рассмотренные в предыдущей главе. В самом деле, философ и мыслитель не только реализует собственный дэймон (система «ЛУ»), но и «соответствует» основным ценностям системы «ЭГ» – самоутверждению (в качестве творческой личности), получению удовольствия (которое, как было показано, обычно является одним из следствий эвдемонии), и, что важнее всего, самосохранению. Отметим, что в античные времена жизнь человека была полна опасностей и непредвиденных случайностей, поэтому «счастье» нередко и ассоциировалось в общественном сознании с удачей и везением. Спокойная, хотя и непохожая на других, жизнь философа позволяла снизить подобные риски, поскольку была более-менее уединенной, а мыслительная активность и созерцательный взгляд на жизнь никак не могли восприниматься окружающими в качестве прямой угрозы и вызвать ответную агрессию. Поэтому внутри системы «ЭГ» в ЛОКС задачи самоутверждения и получения наслаждения должны иметь подчиненный характер: они способны быть успешно реализованы лишь при условии предварительного осуществления ценности самосохранения, предполагающей физическое выживание.

Отметим, что ценности гедонистического эгоизма (получение максимума удовольствия) могут противоречить ценностям «классического» эгоизма, главными среди которых выступают, как уже говорилось, самосохранение и самоутверждение. Типичным примером являются вредные для здоровья аддикции, в которых «наслаждение» нередко противоречит «самосохранению». Поэтому система «ЭГ» в нашей концепции в значительно большей степени «солидарна» с «классическим», нежели с «гедонистическим» эгоизмом, рассматривая последний лишь в качестве одного из сопутствующих (побочных) результатов эвдемонической активности.

В западной философской и экономической мысли на протяжении последних трех – четырех веков понятие «эгоизм» и вытекающий из него «собственный интерес» сделали триумфальную карьеру. Как пишет С. Холмс, разумно понятый собственный интерес каждого человека (как наименее деструктивное из всех его влечений) на заре развития капитализма противопоставлялся «стихийным», иррациональным человеческим страстям, способным нарушить новый общественный порядок [40, c. 286]. Буржуазное стремление к эгалитаризму и производительному труду ради собственного блага индивида способствовало высокой оценке и приданию универсального характера понятию собственного интереса. В результате «гранитная скала» эгоизма и близкого к нему (нередко – тождественного с ним) индивидуализма простояла века в зарубежной науке и имела успехи (в том числе, в качестве объяснительного принципа), не сравнимые ни с какой другой теоретической моделью в политике, экономике и других науках [40]. Как говорил философ, снабжающие нас продуктами бакалейщик, булочник, мясник (и веселый молочник))) делают это вовсе не потому, что желают утолить наш голод. На самом деле их поступками движет собственный интерес – желание извлечь прибыль из удовлетворения наших потребностей.

Как отмечает Дж. Фейнберг, теория психологического эгоизма кажется многим людям верной и обоснованной по нескольким причинам. Так, появляется удобная возможность более-менее успешно (хотя и не без налета скептицизма) анализировать практически все действия, совершаемые индивидами. Можно достаточно быстро раскрыть истинные мотивы поведения (не только чужого, но и своего), скрываемые за такими красивыми словами как «долг», «патриотизм», «любовь» и тем самым перестать обманывать себя и других. Конечное стремление к удовольствию, всегда лежащее в основе той или иной активности, способно быстро «согреть душу», поскольку указывает на понятную (и приятную) любому человеку «истинную» цель собственного поведения.

Вероятный цинизм, обусловленный некритичным принятием такого, «единственно верного» учения, заставляет считать любую дружескую улыбку стремлением повысить собственный рейтинг, видеть за благотворительностью желание благотворителя получить бесплатную рекламу, а заодно «поздравить» себя с тем, что жизнь удалась (в отличие от несчастливых получателей помощи, над которыми даритель втайне посмеивается или унижает). С подобной точки зрения, боги почитаемы людьми лишь за их способность облегчать человеческий страх смерти, а «золотое правило» является ничем иным, как проверенной «формулой успеха», используемой в современном коучинге. Соответственно, все моральное обучение может быть построено на политике кнута и пряника [58, р. 515].

Современная наука, в том числе психология, имеет доказательства существования у человека и других видов мотивации помимо чисто эгоистической (теории мотивационного плюрализма), однако эмпирически установить «первопричинность» иных, неэгоистических мотивов не так просто. Как будет показано в следующей главе, альтруистический акт может быть при желании объяснен и с позиций гедонистического эгоизма – как повышающий настроение индивида.

В то же время, любой человеческий поступок, как утверждал еще три столетия назад английский философ У. Батлер, может считаться «эгоистическим» просто потому, что имеет отношение к «Я» действующего субъекта [59, p. 52]. Возникает своего рода «универсальная» тавтология, трюизм: поскольку все мотивы, действия и желания человека так или иначе связаны с его «Я», являются его собственными, значит они эгоистичны.

Подобный теоретический казус был (по крайней мере, частично) разрешен сравнительно недавно. По мнению Дж. Фейнберга, для суждения о действии как эгоистическом следует рассматривать не его генезис, происхождение его мотивов, а, скорее, цель действия и «цель» мотива. Нужно изучать не «источник», из которого исходит мотив или действие (в произвольной активности субъекта таким источником всегда выступает его собственное Я), а их направление – то, на реализацию чего они нацелены [58, p. 516].

Пример: если я подаю милостыню нищему, то, разумеется, это именно я подаю милостыню, и эгоизм либо альтруизм здесь пока ни при чем. Если же я подаю милостыню нищему, чтобы, в конечном счете (или главным образом), облегчить собственное душевное состояние, то мой (внешне альтруистический) поступок следует считать эгоистически мотивированным. Если же моя «первичная» мотивация направлена на улучшение положения нищего и не имеет ничего общего с улучшением моего внутреннего состояния, тогда альтруистический поступок обусловлен альтруистической же мотивацией.

В рамках ЛОКС, ЭГ-4 действительно является эгоизмом, поскольку направлен на реализацию ЛУ, являющуюся средоточием собственного (и ничьего другого) интереса индивида: «Я реализую свою ЛУ, так как ощущаю ее внутри себя и желаю с ее помощью достичь счастливой жизни». Но, в связи с тем, что Личностная Уникальность представляет собой лучшую, идеальную часть, актуализация которой способна в перспективе принести пользу всему обществу, то и Эгоизм четвертого уровня нашей модели является «самым лучшим» эгоизмом и не поддается стандартно-негативным определениям.

«Эгоистичность» всей системы «ЭГ», и, в частности, ЭГ-4, вытекает из той выгоды и пользы для себя, которые последний имеет в результате контактов с ЛУ. Ведь взаимодействие с лучшей, идеальной частью личности может быть таким же благотворным для всех остальных частей, как если бы это было регулярное общение самого индивида с бесспорно одаренным, выдающимся человеком или даже с представителем некоей инопланетной «высшей расы». Последующее использование полученного опыта в обычной жизни позволило бы приобрести мощную точку опоры, дополнительную энергию и поднять на качественно новый уровень повседневное существование. Именно это и происходит при успешной реализации индивидом своей Личностной Уникальности с помощью Высшего Эгоизма – в случае, если ЛУ имеется, «созрела» и «просится наружу», желая проявить себя по-настоящему. В результате человек получает мощное чувство превосходства и уверенности в себе, что, в свою очередь, питает его ЭГ.

     Экспериментально доказать истинную «первичность» того или иного мотива технически очень сложно, если вообще возможно. Как правило, «на поверхности» мы видим некую смесь эгоизма и альтруизма в поведении здорового взрослого человека, и это совсем неплохо. По крайней мере, открываются возможности экспериментального изучения соотношения данных понятий, в том числе, с помощью методов выборки переживаний – ESM (см. главу 17). Во-вторых, оказывается, что эгоизм и альтруизм не столь уж противоположны друг другу, а связаны, скорее, как «старший» и «младший» братья, с общим уровнем активности субъекта.

Действительно, можно увидеть различия между произвольным поведением, в котором действия человека направлены на реализацию своих целей (а они всегда могут считаться «своими», поскольку сам субъект и стремится их достичь с помощью действий) и сугубо эгоистическим поведением, при котором личные мотивы субъекта имеют особую, «эксклюзивную» природу. При таком подходе аргумент сторонников теории универсального эгоизма (все произвольные действия человека связаны с его Я, а значит, являются эгоистическими по своей природе; «не-эгоистическое» действие, таким образом, вообще никак не мотивировано, что бессмысленно) в значительной степени утрачивает свою силу, хотя и не исчезает полностью. Поэтому и теория гедонистического эгоизма (получения нами удовольствия, улучшения самочувствия от любых наших действий) может оспариваться аргументом, что нет доказательств нацеленности человека на непременное наслаждение от каждого своего поступка (за исключением убеждений самих сторонников гедонистических теорий). Также пока не существует исчерпывающих доказательств, что все формы гедонизма являются эгоистическими [60, p. 4].

Выбраться из подобных хитросплетений помогли бы эмпирические данные, на что обращает внимание ряд исследователей эгоизма, альтруизма и других смежных с ними понятий. В экспериментальной части работы (глава 17) читатель обнаружит связанные с данной проблемой интересные результаты, полученные нами совсем недавно. А пока вернемся к основной теме.

В своем поведении эгоистичный субьект, как уже отмечалось, может быть излишне склонен к поглощенности собственной выгодой и/или удовольствиями [29]. Термин «эгоизм» происходит от «эго», латинского обозначения «Я». Интересно, что в английском языке синонимом слова «egoism» является «selfishness» – от слова «self», опять-таки обозначающего «Я». Так что «тень» эгоизма витает над всеми науками, изучающими внутренний мир человека и его поведение. Видимо, неслучайно Р. Штайнер, написав работу, посвященную анализу ряда известных философских концепций, без затей дал ей название «Эгоизм в философии» [25]. Вот что отмечал еще А. Шопенгауэр: «Я и эгоизм – это одно: если исчезнет последний, то, собственно, нет уже больше и первого» [3, с. 110].

В работе Г. Кавки проводится полезное разграничение между 1) «максимизирующим» (maximizing) и 2) «не-максимизирующим» (nonmaximizing) эгоизмом [59, p. 38 – 39]. Согласно первой разновидности эгоизма, человек всегда будет совершать действия, которые, как он предполагает, лучше всего обеспечат его долговременные личные интересы. Второй же, более мягкий вариант предполагает, что конечной целью любого человеческого действия является обеспечение некоторой выгоды актору. Попутно напомним, что отождествление в некоторых случаях выгоды с получением удовольствия отсылает нас к теориям гедонистического эгоизма.

Г. Кавка приводит различные возражения против концепции универсального психологического эгоизма и отдает предпочтение более умеренным и доказуемым его формам. В результате автор вводит и обосновывает понятие преобладающего эгоизма (predominant egoism), согласно которому, для большинства (но не для всех) людей в большинстве ситуаций преобладание «альтруистического выигрыша» для других над «личной потерей» должно быть достаточно большим для того, чтобы действительно мотивировать их на поступки, связанные с (временным) пренебрежением собственными интересами [59, p. 64 – 65]. Иными словами, люди склонны помогать другим в ущерб собственным интересам лишь тогда, когда теряют сравнительно немного, в то время как получатель помощи имеет большой выигрыш, значительно превышающий потери помогающего. В остальном же, делает вывод автор, основываясь на многочисленных приводимых данных, доктрина эгоистической мотивации наилучшим образом объясняет поведение человека.

Если взять за аксиому, что человека мотивирует исключительно (либо в подавляющем большинстве случаев) его собственное «Я», реализация собственных интересов, необходимо учитывать и тот факт, что само «Я» не является однородным понятием (что и доказывает современная психология). В зависимости от того, какие приоритетные «уровни Я» исходно мотивируют человека в тех или иных ситуациях, мы можем (в контексте самореализации) говорить об эгоизме как уровневой системе, нижние этажи которой биологически обусловлены, а верхние могут быть развиты (сформированы) при жизни. Если рассматривать эгоистическую мотивацию в качестве единственной или, по крайней мере, преобладающей, то проводимое нами расширение понятия «эгоизм» (во всяком случае, в рамках русскоязычной философии и психологии) не покажется чрезмерным.

Если рассматривать принятое в академической психологии определение направленности личности как «системы преобладающих мотивов поведения», и при этом, как было показано выше, считать большинство таких «первичных» мотивов эгоистическими (отнесенными к себе и собственному интересу), то основной направленностью личности в этом случае автоматически становится именно эгоистическая ее разновидность, а не те, что перечисляются в учебниках общей психологии в качестве «приоритетных».

Как показано в целом ряде современных работ, человеческий эгоизм является мощной биологической силой, а потому обладает «защитными» и «мотивационными» свойствами, не только побуждая человека к деятельности, но и повышая его способность противостоять стрессам и давлению окружающей среды в процессе достижения цели. Вот что указывает в этой связи С. Д. Батсон: «Преобладающий взгляд на человека среди биологов и психологов заключается в том, что в глубине люди полностью эгоистичны...» [27]. Согласно Р. Докинзу (1993), эгоизм как приоритетная забота о собственных нуждах «впечатан» в гены, обеспечивая тем самым стратегии самосохранения индивида [6]. С биологической точки зрения, пишет Г. Рэчлин, эгоизм переводится в выживание. Поэтому любое эгоистическое решение первоначально выглядит более предпочтительным для индивида, чем любое альтруистическое [47].

Как отмечает Р. Триверс, именно биология способна предложить общественным наукам хорошо разработанную и экспериментально обоснованную концепцию личного интереса. Так, например, известно, что люди быстрее воспринимают предъявляемые им на краткие промежутки времени буквы, входящие в их собственные имя и фамилию. Испытуемые возбуждаются, когда слышат запись звуков своего голоса, даже если не догадываются, что этот голос их собственный. Ни один чужой голос подобного возбуждения не вызывает [20].

Многие «позитивные иллюзии», представляющие собой преувеличенные и нереалистичные представления о действительности, однако повышающие настроение своим обладателям [73, pp. 172 – 173], также могут рассматриваться в качестве врожденной склонности человека быть предрасположенным в свою пользу. Так, многие эксперименты показывают, что люди гораздо чаще приписываеют себе позитивные черты, нежели негативные. Почему мы называем подобное эгоистичным? Потому что наличие «положительных» качеств повышает шансы индивида на общественное признание и, в конечном счете, на выживание. При этом собственные достоинства объявляются «редкими», исключительными, в то время как недостатки – «всеобщими». Как пишет в этой связи С. Моэм, «других мы судим исходя не из того, какие мы есть, а из некоего представления о себе, которое мы создали, исключив из него все, что уязвляет наше самолюбие или уронило бы нас в глазах света» [74, с. 60].

Большинство людей также склонны оценивать собственное «выступление» более позитивно, чем независимые наблюдатели. Испытуемые в экспериментах ставят себя и членов «своей» группы выше в сравнении с «чужой». Им обычно труднее вспомнить свои провалы, чем успехи. Те задания, с которыми испытуемые не справляются, расцениваются как менее важные в сравнении с теми, где был достигнут успех. Люди нередко убеждены, что контролируют ситуации, которые на самом деле управляются случайностью.

Существуют гипотезы, согласно которым подобные иллюзии даже являются существенными компонентами психического здоровья.   

Экспериментов подобного рода к настоящему времени проведено немало, причем все они показывают, что врожденная «предрасположенность в свою пользу» существует на бессознательном уровне (даже если сознательно такой субъект разлагольствует о собственном альтруизме и готовности отдать жизнь за другого). Как метко выразился в связи с постоянно наблюдаемым самообманом и массовым «культурным лицемерием» один американский биолог: «Они думают, что мы нацисты, а мы думаем, что они идиоты».  

Негативное отношение к эгоизму на уровне обыденного сознания связано, вероятно, с отождествлением данного понятия не только с «пользой для себя», но и подразумеваемым «вредом для других». С последним трудно согласиться: что это за злонамеренный индивид, имеющий столь вредные для окружающих цели? Очевидно, подавляющее большинство людей, являясь «прирожденными» эгоистами, и, желая получить собственную выгоду, вовсе не стремятся сознательно принести несчастья своим согражданам (за исключением особых, патологических случаев).

Амбивалентность, существующая в отношении эгоизма, и связанные с ней «фигуры умолчания» продемонстрированы в одной из работ Э. Фромма: «Современная культура вся пронизана табу на эгоизм. Нас научили тому, что быть эгоистичным грешно, а любить других добродетельно. Несомненно, это учение находится в вопиющем противоречии с практикой современного общества, признающего, что самое сильное и законное стремление человека – это эгоизм...» [23, с.560]. Оттого и пожелание человеку «не быть эгоистом» столь же двусмысленно, поскольку может означать директиву «не любить себя» и «не быть собой», подавляя тем самым спонтанное и свободное развитие личности [23, с.564].

Основную опасность Э. Фромм видит не в эгоизме как таковом, а в его направленности преимущественно на материальные блага и, тем самым, отсутствии контакта со своим «реальным Я» (мы бы выразились точнее: «…со своим идеальным Я»). В рамках ЛОКС подобный контакт с Личностной Уникальностью – идеальной частью индивида – осуществляет Высший Эгоизм четвертого уровня модели.

В другой современной работе признается, что, с одной стороны, для субъекта полезно придерживаться эгоистической мотивации, заботиться только о себе, но, с другой – нельзя ни в коем случае открыто говорить об этом окружающим. Принятие подобной стратегии поведения, отмечает автор, ставит под сомнение моральную безупречность эгоизма [51]. Как уже говорилось, подобное замалчивание темы эгоизма (и связанных с ним «негативных» аспектов) в контексте погони человека за счастьем наблюдается в современной позитивной психологии.

С нашей точки зрения, моральным (хотя не всегда выгодным для субъекта) решением данной проблемы могло бы стать открытое сообщение им в необходимых случаях окружающим его людям о тех выгодах, которые он извлекает из взаимодействия с ними с одновременным указанием на то, чем он (мог бы быть) полезен для них. В противном случае нередко возникают ситуации, когда обе стороны чувствуют себя «использованными».

Впрочем, талантливому человеку не рекомендуется открыто говорить и о своей Личностной Уникальности – ощущаемом и воплощаемом потенциале, поскольку подобное вызывает нежелательные (для себя) сравнения у окружающих с последующей завистью и враждебностью. Поэтому творческий и реализующий себя индивид представляет двойной раздражитель для обычных людей: мало того, что у него есть ЛУ, так он еще и проявляет эгоизм в ее продвижении и достижении собственных целей.  

Сравнение эгоизма со «змеиной кожей» в работе И.А. Рудзит [15] демонстрирует то же двойственное отношение к данному понятию. С одной стороны, эгоизм служит защитной, т. е. полезной для человека «оболочкой», а с другой – метафора змеи намекает на «низость» эгоизма.

Психология как наука, изучающая внутренний мир, «Я» отдельного человека, по определению не смогла избежать встречи с понятием «эгоизм», которое в более или менее явном виде присутствует во многих общепризнанных теориях. Авторы одного из наиболее полных обзоров такого рода (Wallach & Wallach, 1983) последовательно демонстрируют преобладание идеологии эгоизма в концепциях З. Фрейда, неофрейдистов (Г. Салливан, К. Хорни, Э. Фромм), гуманистических психологов (А. Маслоу, К. Роджерс), теориях социального научения (А. Бандура), а также других современных направлениях общей психологии, социальной психологии и психотерапии. [54]. С нашей точки зрения, бихевиоризм добился бы больших успехов, если бы ввел еще одну переменную в свою знаменитую формулу, а именно: Стимул – Эгоизм – Реакция. Перефразируя К. Маркса и Ф. Энгельса, можно смело заявить: призрак бродит по науке, призрак эгоизма...

Авторы монографии (Wallach & Wallach) показывают практическую невозможность полного избегания эгоистической мотивации, поскольку для нас «быть мотивированными сделать что-либо без ожидания удовлетворения нашего собственного желания может на самом деле представлять собой противоречие в понятиях... Когда наши желания и потребности удовлетворяются, мы движемся к счастью» [54, р.200].

С нашей точки зрения, М. и Л. Уоллахи просто назвали вещи своими именами. Углубление в отдельное «Я», постоянное (и зачастую необоснованное, на наш взгляд) подчеркивание его уникального характера, свойственное некоторым психологическим подходам, неизбежно влечет повышение интереса и внимания индивида к себе и своим нуждам (как правило, отнюдь не «высшим»). Повторяясь раз за разом, подобное отношение естественным образом приводит человека к поглощенности собственным удовольствием и выгодами, концентрации на достижении личных преимуществ. Ведь эгоизм субъекта, как известно, ассоциируется с «самоцентрированным» поведением [28].

Как пишет П. Витц, современная психология присвоила некоторые отличительные признаки религии, поэтому представляет собой форму светского гуманизма, основанную на обожании себя (self) и «поклонении» самому себе. Психология «сэлфизма» раздувает «права» человека и его способность к изменениям, практически полностью игнорируя идеи о том, что жизнь и возможности индивида имеют свои границы, знание которых является основой мудрости [61, p. 38]. Сэлфизм, делает вывод П. Витц, представляет собой прекрасный вариант «потребительской» психологии для тех, кто имеет деньги и свободное время. Человек «любуется» собственной «уникальностью», о которой зачастую не имеет ни малейшего представления, не говоря уже о ее продуктивной реализации во внешнем мире с помощью целенаправленных усилий. С точки зрения П. Витца, во избежание «перекосов» сознания в сторону отдельного «Я», следует «уравновесить» распространение психологии сэлфизма знакомством с религиозными ценностями.

В подобном случае, пропагандируемая позитивной психологией «обязанность» человека не просто «быть собой», а «быть счастливым», то есть иметь лучшее из возможного для него, представляет собой версию концентрированного эгоизма.

Как уже отмечалось, к положительным сторонам эгоистических концепций мотивации и поведения человека относят их теоретическую «строгость» и «компактность» [46; 54]. Искомое понятие дает простое понимание человеческой активности и единое объяснение всех наших действий. И хотя сами действия могут отличаться разным содержанием, их конечным источником является собственный интерес. Принцип бритвы Оккама, пишет Д. Мюллер, диктует чисто эгоистическое объяснение поведению индивида в том случае, если подобное объяснение является достаточным. Что, по мнению автора, и имеет место на самом деле. В результате эгоизм трактуется как единственно возможный предсказатель человеческого поведения [44]. Как считает Г. Лэйси, «Эгоистический акт – это такой акт, который имеет подкрепление (обладает ценностью) для индивида. Таким образом, практически все действия индивида являются эгоистическими» [38]. С точки зрения Л. Самнера, создателя теории «аутентичного счастья», лишь то, что влияет на счастье человека, способно принести ему выгоду и пользу [50].

Главное эволюционное возражение против эгоизма как единственного конечного мотива человеческих поступков заключается в следующем: естественный отбор едва ли мог дать людям для выживания только эгоистическую мотивацию. Действительно, эгоизм является врожденным свойством человека, и игры маленьких детей, в которых эгоистические инстинкты преобладают над сотрудничеством, это демонстрируют [44]. Но ведь существует, например, понятие родительской заботы, далекое от удовлетворения собственных сиюминутных нужд [46]. Даже если считать, что теория «психологического эгоизма» неверна (похоже, так оно и есть), и не вся мотивация человека, но ее большая часть являются эгоистическими, мы опять-таки сталкиваемся с обсуждавшимся понятием «преобладающего эгоизма» (predominant egoism) [36] и соответствующим (хотя все же более оптимистическим) взглядом на человеческую природу. В этом случае каждый из нас должен вступать во взаимодействие с другим (особенно незнакомым) индивидом, «держа в уме» его предположительно эгоистические интересы, чтобы не быть обманутым или использованным. Знакомое психологам и психотерапевтам понятие «неполного доверия» будет в данном случае вполне уместным. Из этой «средней» точки можно впоследствии двинуться как в сторону полного доверия, так и в сторону его полной потери (в зависимости от поведения партнера).

Эгоизм как составной компонент Личностно-ориентированной концепции счастья (ЛОКС). С нашей точки зрения, принятие термина «эгоизм» не требует от ученого особых жертв, если преодолеть первоначальную «брезгливость» и здраво посмотреть на вещи. В самом деле, налицо эгоистическая, биологически обусловленная мотивация, первоначально направленная на выживание особи и требующая (некоторого) предпочтения собственных интересов. Доля альтруизма тоже необходима, поскольку в одиночку не выжить, а «жизнь против общества» тяжела и опасна. Поэтому речь идет не о «тотальном», а, по терминологии Г. Кавки, о «преобладающем» эгоизме, что выглядит разумно и подтверждается эмпирически. Поэтому вместо позиции «недовольного страуса» («злюсь» и одновременно «боюсь») психологам, особенно постсоветским, пора, наконец, изучать эгоизм, выявлять его многообразие. Что автор данной книги и делает в рамках следования собственной «эвдемонии».

Как уже отмечалось, эгоизм обладает «защитными» и «мотивационными» свойствами, не только побуждая человека к деятельности, но и повышая его способность противостоять стрессам и давлению окружающей среды в процессе достижения цели [14]. Неслучайно Н. Макиавелли называл «доблестью» способность личности к масштабной деятельности, основанной на эгоистическом интересе [11]. Как отмечает Дж. Уолкер, эгоизм является ничем иным, как умением человека направлять самого себя, твердо стоять на собственных ногах [53].

В контексте обсуждаемого понятия интересно еще раз затронуть классические и современные теории эвдемонии, связанные с реализацией индивидом собственного потенциала. Анализ полноценной, «хорошей», «правильной» жизни человека в соответствии с его «истинным Я», как уже отмечалось, был впервые проделан Аристотелем [1]. Одним из ключевых понятий в эвдемонии являются добродетели (virtues) индивида, реализация которых позволяет вести «правильную», счастливую жизнь.

В последние десятилетия концепция Аристотеля также подверглась обвинениям в эгоизме. Смысл их в том, что желание человека упражнять и развивать свои добродетели не имеет иной цели кроме собственного интереса, а значит эгоистически мотивировано. При таком ходе рассуждений наиболее добродетельные люди оказываются наибольшими эгоистами, несмотря на то, что к числу важных добродетелей в эвдемонии Аристотель относил справедливость и дружбу, – понятия, направленные, в первую очередь, на благо других [41].

Основной ответ сторонников эвдемонической жизни заключается в том, что аристотелевская концепция лишь формально эгоистична [31]. Ее «эгоизм» заключается в той мере, в какой каждый человек должен стремиться к собственной эвдемонии, жить собственную жизнь в соответствии со своим внутренним духом [41]. Плоды такой полноценной жизни будет пожинать не только индивид, но и общество. «Чем выше уровень потребности, – отмечал в этой же связи А. Маслоу, – тем менее эгоистичен ее характер» [13, c. 111].

С нашей точки зрения, даже термин «самореализация» (self-realization) очень точно передает взаимосвязь эгоистических («само») и неэгоистических («реализация») компонентов активности индивида. Реализация «идеальной самости» (ЛУ), осуществляемая во внешнем мире (примеры исключительно внутренней самореализации мы не смогли придумать, как ни пытались), предполагает немедленную либо, что бывает чаще, несколько отсроченную пользу и для социума, в целом не столь «продвинутого», как отдельный одаренный индивид (при условии, что социум желает получить пользу).

Эгоизм, имеющий биологические основы, позволяет, с одной стороны, защищать Личностную Уникальность при ее реализации во внешнем мире, а с другой – оберегает носителя потенциала от того, чтобы стать чересчур поглощенным, «одержимым» своей ЛУ, поскольку сосредоточен, в том числе, и на практических аспектах существования, создании окружения, требуемого для оптимальной самореализации. Хорошо известна борьба философа И. Канта за соблюдение необходимой для работы тишины в близлежащих строениях, включая расположенную неподалеку тюрьму.  

Очевидно, что варианты жизни, связанные с продуктивной самореализацией личностного потенциала, гораздо менее «эгоистичны» (если в данном случае вообще применим этот термин в его стандартном смысле), нежели гедонистическая «погоня за счастьем», изучаемая и пропагандируемая позитивной психологией. Как видит читатель, вопрос успешно разрешен введением уровневой структуры эгоизма. Кроме того, эгоистическая «форма», в которую может быть «одета» эвдемония, как раз и обеспечивает индивиду успешную самоактуализацию, создавая необходимую защиту его «содержания» –  личностной уникальности, внутреннего Я [8].

В подобном процессе происходит трансценденция (выход за пределы, стирание границ) эгоизма и альтруизма. Вот что пишет К. Эванс: «Моральная жизнь как целостный идеал превосходит разделение себя и других [30]. Имеют место такие феномены как «пиковые переживания» [12; 13], «поток», направляемый «неэгоцентрическим индивидуализмом» [26], «самодетерминирующая», «аутотелическая» активность, осуществляемая ради самой себя и ведущая к ускоренному психологическому росту индивида [49].

«Обычный» (низший) эгоизм – ЭГ-1 и ЭГ-2 – дается человеку при рождении для последующего выживания и удовлетворения «базовых» потребностей. «Социальный» эгоизм (ЭГ-3) касается способности индивида достигать свои цели в обществе, соотнося их с интересами окружающих людей. «Высший» же эгоизм (ЭГ-4), предназначенный для реализации собственной Личностной Уникальности, наконец-то делает жизнь настоящей и счастливой. Отныне актуализация собственной ЛУ становится для индивида такой же важной, как и сама жизнь. Речь без преувеличения идет о «втором рождении» теперь уже полноценного в психологическом отношении человека, знаменующем качественно иное существование (пока, увы, мало кому дано).

Подобных «героев самореализации» можно называть эгоистами лишь в той мере, в какой они сами для себя выбирают собственную жизнь и ту деятельность, которая позволяет им выражать себя в полноценном, осмысленном существовании. По другим же «формальным» критериям эвдемонические индивиды гораздо менее эгоистичны, чем обычные люди. Поскольку они не ориентированы преимущественно на гедонистическое потребление, то создают гораздо меньшую нагрузку на окружающую среду, а значит, их поведение имеет больше черт социальной ответственности. Они менее склонны к социальным манипуляциям и предпочитают немногие, но качественные и глубокие взаимоотношения [49]. Налицо версия эгоизма (а точнее, теперь уже индивидуализма как свойства индивидуальности) гораздо более высокой пробы.

Мы придерживаемся точки зрения, что индивиды не могут избежать собственного эгоизма, да им этого и не следует делать. Однако люди могут научиться делать выбор в пользу его более «высоких», качественно иных форм, связанных с индивидуальной самореализацией, самовыражением и саморазвитием. Мы утверждаем, что человеческий эгоизм представляет собой сильно недооцененное, исключительно многогранное понятие, которое может изучаться с самых разных точек зрения, в том числе – в рамках категорий «добра» и «зла». Поэтому в разработанной нами в 2006 – 2012 гг. Личностно-ориентированной концепции счастья (ЛОКС) достижение полноценной жизни субъектом достигается за счет взаимодействия высшего уровня двух систем – «Эгоизма» (ЭГ) и «Личностной Уникальности» (ЛУ). Причем, что характерно для ЛОКС, моральные импликации в системе «ЭГ» существенно различаются от уровня к уровню, обеспечивая тем самым требуемый масштаб и многосторонность исследования.

Вот один из примеров. Эгоистическая мотивация в ее традициионном понимании способна неплохо объяснить отношения в системе «я – другие». Однако гораздо труднее понять, на чьей стороне находится эгоизм в случаях индивидуального выбора или даже внутриличностного конфликта. Речь, в частности, может идти о столкновении между таким ассоциируемыми с эгоизмом ценностями как «самосохранение», «удовольствие», «самоутверждение» и т. д. Ведь не всегда «приятное» оказывается «полезным» и наоборот. Как же быть?

«Быть» становится гораздо легче, когда есть ЛОКС с ее уровневым строением системы «Эгоизм». А именно, «фундаментальными», «социальными», «индивидуальными» ценностями соответственно уровням 2, 3 и 4. Ведущей ценностью на для ЭГ-4 является Личностная Уникальность субъекта и ее реализация. Выбор при эвдемонии должен осуществляться в пользу высшего уровня, когда это только возможно; более низкие уровни занимают служебное положение. Так, например, я могу оторваться от работы над этой книгой (уровень 4), пойти в кухню и перекусить (уровень 2) для того, чтобы восстановить силы для дальнейшего труда. Или принять предложение выступить на научной конференции перед большой аудиторией (уровень 3) ради дальнейшего продвижения своей теоретической концепции.   

Первоначальный замысел нашей теории основывался, в частности, на желании разграничить понятия, традиционно относимые к «содержательным» компонентам самореализации (например, дэймон древнегреческих философов, самость К. Юнга, внутреннее «Я» К. Роджерса, личностный потенциал) и ее «динамические», «функциональные» силы (например, потребность в самоактуализации А. Маслоу, сублимация по З. Фрейду). Большинство изученных концепций страдали «перекосом» в ту или иную сторону, поскольку недостаточно разделяли и учитывали эти две качественно различные стороны одного процесса.

С нашей точки зрения, существуют как минимум две основных причины для включения концепта «эгоизм» в психологию счастья (и, возможно, в позитивную психологию в целом). Первая причина проста: она заключается в многочисленных эмпирических и теоретических подтверждениях важной роли, которую эгоизм в различных своих формах играет в достижении счастья. Вторая причина основывается на работе Р. Лазаруса, посвященной недостаткам позитивно-психологического метода. Главным из них является оторванность «позитива» от остальных (в том числе, негативных) жизненных аспектов, создание ложной дихотомии «отрицательного» и «положительного» вместо интеграции данных подходов и выработки целостного, «разумно-оптимистического» взгляда на жизнь с помощью процессов коупинга, включающего переход от «негатива» к «позитиву» [39, с. 173]. Как известно, реальная жизнь представляет собой тесное переплетение «добра» и «зла», где одно нередко возникает из другого. Надежда на полное избегание «негатива», таким образом, нереалистична, а переход индивида к позитивным сторонам существования связан с недостаточно изученными процессами коупинга (совладания).

Поэтому понятие «эгоизм», признанное и активно используемое в исследованиях счастья, как раз и могло бы создать определенный баланс между «хорошим» и «плохим», заложив тем самым более прочный диалектический фундамент («ноги», по выражению Р. Лазаруса) и создав методологическую устойчивость подхода в целом. Разумеется, вопрос о том, до какой степени «позитивным» останется в этом случае само научное направление, не может быть разрешен в рамках одной статьи.

Мы считаем, что отмеченная Р. Лазарусом «однобокость» позитивной психологии вкупе с раздаваемыми обещаниями «быстрого счастья» временами роднит ее с теми самыми ненаучными популярно-позитивными измышлениями, которые она, якобы, призвана заменить. Отметим, что всевозможные формы «кризисной» психологии страдают той же однобокостью – но уже с противоположной, негативной стороны.

Как помнит читатель, в ЛОКС речь идет не только о «низших», биологически обусловленных, но и «высших» («социальных» и «трансцендентных») формах эгоизма. Именно системный подход, с нашей точки зрения, позволяет развести по уровням качественно различные проявления человеческого эгоизма в контексте самореализации и стремления к счастью.

Эгоизм, счастье и позитивная психология. Изучение литературных источников показывает, что на протяжении всей человеческой истории понятия «эгоизм» и «счастье» были тесно взаимосвязаны. Еще Аристотель [1] утверждал, что мыслящий человек, ведущий эвдемоническую, счастливую жизнь действительно «любит» себя, но не в гедонистическом, а более «фундаментальном» ключе. Такой человек ценит «высшее» в себе, поэтому знает, как ему следует жить и действовать для достижения собственной пользы и внутреннего совершенства. По мнению древнегреческого философа, следует жить так, как будто ты бессмертен, и делать все ради жизни в согласии с «лучшим» в себе.

Как видим, критики, признававшие эвдемонию одной из версий эгоизма, были частично правы. Но ничего плохого в этом нет. Пользуясь терминологией ЛОКС, мы бы сказали, что «любовь к высшему» (Личностной Уникальности) осуществляет Высший же (качественно иной) Эгоизм четвертого уровня системы «ЭГ».

Одним из первых крупных психологов, отметивших близость понятий «счастье» и «эгоизм», был Зигмунд Фрейд: «Иначе говоря, индивидуальное развитие предстает перед нами как продукт интерференции двух стремлений: стремления к счастью, которое обычно мы называем «эгоистическим» и стремления к объединению с другими в сообщество, называемое «альтруистическим» [22, с. 120].

Говоря о понятии «эгоизм» применительно к  психоаналитической теории, следует отметить, что отнесение данного концепта к «конечной» ценности, в свою очередь лишает понятие «либидо» статуса «первопричинности» и делает его производным от (биологического) эгоизма индивида. Становится обоснованным трактовать либидо с его «принципом удовольствия» как гедонистическую разновидность эгоизма (см. выше).

Отметим, что еще за полвека до работы З. Фрейда немецкий философ А. Шопенгауэр считал эгоизм источником «воли к жизни», которая, в свою очередь, претворяется в неустанную погоню за счастьем [3, с. 109].

Видимо, неслучайно Д. Гилберт, автор книги «Спотыкаясь о счастье», отмечает, что «психологи сделали стремление к счастью традиционным центром своих теорий относительно поведения человека, потому что, как обнаружилось, без этого их теории оказываются неудовлетворительными» [4, с.54].

В одном из последних обзоров по психологии счастья признается, что к определению счастья можно отнести все, что «хорошо для человека, полезно, выгодно ему, служит его интересам и исполнению его желаний». Несколько упрощая, можно утверждать, что в основе стремления человека к счастью лежит его эгоистическое желание сделать себе «хорошо». Кстати, на наш взгляд, слово «хорошо» как раз и служит смысловым звеном, соединяющим в единый комплекс понятия «счастье» и «эгоизм».

Мы предполагаем наличие парадоксальной ситуации: замалчивание понятия «эгоизм» из эгоистических соображений. И если позитивные психологи, изучающие счастье, предпочитают не упоминать о человеческом эгоизме, то исследователи эгоизма, ничем не рискуя в финансовом отношении, вполне открыто говорят о нем как средстве достижения счастья. Вот характерный пример: «Если все действия человека мотивированы желанием счастья, тогда психологический эгоизм можно считать твердо установленным» [46]. Отметим, что, с точки зрения данных авторов, все наши «конечные» желания и ценности (достигаемые ради себя самих, не являющиеся средством для чего-то дальнейшего) эгоистически мотивированы, касаются нашего собственного интереса. А счастье как раз и относится большинством специалистов к подобной конечной, «неинструментальной» ценности (ultimate value).

В современной зарубежной (англоязычной) науке понятие «эгоизм» достаточно широко представлено, но именно в позитивной психологии его нет вообще. Почему так?

С нашей точки зрения, взаимосвязь между терминами «счастье» и «эгоизм» лежит буквально на поверхности. Однако можно заметить коммерческую «невыгодность» применения термина, имеющего негативные импликации на уровне обыденного сознания, отраслью психологии, претендующей на исследование и внедрение в жизнь позитивных ценностей, главной и «конечной» среди которых признается счастье.

Очевидно, позитивная психология не желает поступаться имиджем потому, что на кону стоят деньги многочисленных реальных и потенциальных потребителей ее продукта, жаждущих новой «панацеи». В последние десятилетия данная отрасль, обещающая счастье не «на словах», а с цифрами и фактами в руках, отвоевывает потребительские ниши у популярной психологии, а также, вероятно, у религии и эзотерики, поскольку, представляя себя современной наукой, выглядит более респектабельно. Однако попытки некоторых психологов данного направления «накачать» позитивом своих потребителей, желающих получить «все и сразу», не имеют под собой обоснованного фундамента. Стремление человека к «чистому» позитиву, потакание собственным прихотям,  нежелание замечать реальные трудности и проблемы напоминает поведение по типу психологической защиты – главным образом, вытеснения.

Дополнительную поддержку в пропаганде приоритета собственных потребностей на пути к личному счастью оказывают многочисленные популярно-психологические тренинги «ассертивности», «повышения самооценки», «искусства быть эгоистом», «личностного роста», умения «получить от жизни все», напрямую связывающие индивидуализм и эгоизм с ростом собственного благополучия и «счастливой» жизнью. Подобные «позитивные» идеи, в случае их упрощенного и некритического восприятия как «единственно правильных», могут быть особенно опасны при усвоении психологически необразованными потребителями в условиях перехода населения постсоветских республик от менталитета социалистического коллективизма к капиталистическому индивидуализму. Как гласит малоизвестная пословица, «Лесть – не меньшее зло, чем клевета». «Позитивный» обман и самообман вместо «негативного».

Приведем один из примеров, демонстрирующих «нестыковку» упрощенных позитивно-психологических взглядов с закономерностями развития человека и его эмоциональных переживаний. Все помнят изображенные в книгах и фильмах сцены охоты в глубокой древности. На крупного зверя (мамонта) идет практически все племя. Тратятся огромные силы, гибнут люди. В битве со зверем выживают лучшие воины, наиболее приспособленные к преодолению трудностей. Несмотря на это, охота может завершиться неудачей, и тогда племя будет голодать. Типичная ситуация первобытных времен, когда пищевые ресурсы были ограничены, а опасности (и сопутствующие им страдания) подстерегали на каждом шагу.

Предположим, первый этап охоты (усилий и борьбы) завершился успехом. Наступает вторая, «позитивная» стадия, которую племя заслужило тяжелым трудом и, возможно, человеческими жертвами – период наслаждения пищей, удовольствия, гедонизма. Так и развивался, эволюционировал человек: для того, чтобы удовлетворить свои потребности, получить удовольствие, надо вначале как следует поработать, причем «гарантию успеха» природа не дает. Действовать зачастую приходилось в «недружелюбной» окружающей среде, где охотник легко мог сам превратиться в жертву. Поэтому столь важную роль для выживания играли негативные эмоции, предупреждавшие о грозящей опасности, а недолгие удовольствие и «счастье» приходилось зарабатывать тяжелым и опасным трудом.

Перенесемся в нынешний век. Современный человек избавлен от того, чтобы подвергать свою жизнь опасности на охоте. Он, как правило, сыт (или даже систематически переедает), получает готовую пищу в магазинах, поэтому может сразу переходить ко «второй стадии» – получению удовольствия от еды (доставшейся ему без всякой предварительной «борьбы» и переживаний, если, конечно, не относить к таковым зарабатывание денег). Примерно так же обстоят дела и с удовлетворением других основных потребностей – все они более-менее доступны. Можно сразу садиться за стол (ложиться в постель...), радоваться и наслаждаться. Поэтому гедонизм быстро «начинается» но, как правило, так же быстро «заканчивается» в связи с действием ранее упоминавшихся закона адаптации и «гедонистического парадокса», оставляя за собой изнеженную, расслабленную и требующую новых удовольствий личность, подспудно страдающую от бессмысленности собственной жизни.

Подобно тому, как появление и потребление современным человеком избыточного количества сладкой и жирной пищи, труднодобываемой в естественной природе, привело к массовым пищевым расстройствам и ожирению, эмоциональный дисбаланс в сторону одностороннего стремления к «позитиву» также выражается в росте самоубийств, тревожных и депрессивных расстройств.   

Можно утверждать, что в современной цивилизации, ориентированной на потребление, нарушено «природное» соотношение «плохого» и «хорошего», «приятного» и «неприятного», «удовольствий» и «страданий», формировавшееся на протяжении тысячелетий нелегкой истории человечества. Удобства, предоставляемые современными технологиями, несут в себе и негативный аспект. Прежде всего, человек становится более «изнеженным» и, тем самым, более уязвимым в отношении реальных жизненных испытаний, когда с таковыми приходится сталкиваться. Параллельно росту благосостояния (или даже опережая его) идет рост жизненных ожиданий, зачастую превращающихся в необоснованные претензии. Индивиду начинает казаться, что так «хорошо и легко» должно быть и будет всегда, поэтому малейший «сбой» вызывает невротическое переживание разрыва между желаемым и действительным.

Наконец, согласно закону адаптации, каждое следующее удовольствие, полученное «просто так», приносит все меньше приятных ощущений (черная икра из источника удовольствия постепенно превращается в «орудие пытки»). Позитивные ощущения от частого употребления того или иного раздражителя быстро притупляются. Если при этом учесть упоминавшуюся распространенность депрессивных и тревожных расстройств, сопровождающихся противоположным – негативным эмоциональным состоянием, можно предположить, что попытка современной цивилизации нарушить базовые механизмы психики (очевидно, основанные на глубоких эволюционных закономерностях) к успеху не приводит, и природа «берет свое».

Напомним читателю, что в эволюционном аспекте отрицательные переживания имели большее значение для человека, поскольку способствовали его самосохранению. Поэтому трем основным группам негативных эмоций («злость», «страх», «тревога») соответствует лишь одна группа позитивных («радость»). Попытки нарушить упомянутое соотношение предпринимаются позитивной психологией, появление которой абсолютно закономерно в обществе массового потребления, гедонизма и раздутых ожиданий. В массовом сознании «хорошее» нередко отождествляется с «приятным». Пропаганда «культуры расслабления» и гедонизма без предшествующей «культуры усилия» способствует постепенной деградации. Современный гедонизм, отрицающий приоритетность самосохранения, подобен аддикциям (зависимостям) в их наихудшем варианте.

Облегчая сиюминутное состояние индивида, позитивная психология (особенно в своей «популярной» форме) лепит в перспективе «одномерного» человека с усеченным, недиалектическим видением мира и потенциально невротическими запросами. Можно сказать, что данная область знания отражает общую «фрагментированность» современной цивилизации с ее судорожными попытками «сделать хорошо и побыстрее», невзирая на возможные разрушительные последствия в долговременном плане: утрату человеком смысла жизни и потерю личностной аутентичности.

Гуманистическая и позитивная психология, будучи неправильно понятыми, способны поощрять нарциссизм даже в большей степени чем узколобый эгоизм, поскольку последний все же требует активности. В то время как популярные позитивные и гуманистические теории априорно постулируют наличие у каждого уникального потенциала и его врожденно-положительную природу. Но при такой диспозиции ленивый индивид может просто тешить себя данными определениями и, не предпринимая ничего для самореализации, превратиться в махрового нарцисса. «Обещания» счастья со стороны вышеназванных теорий как чего-то совершенно «естественного», достигаемого без всякого труда, создают не только гедонистическую лень, но и необоснованный уровень претензий и ожиданий в отношении внешнего мира. В «позитивных» иллюзиях все кажется простым – подобно клику компьютерной мыши. 

Развитые страны гордятся свободой возможностей, которые они предоставляют своим гражданам и при этом не замечают, как большинство населения пользуется «свободой» лишь для выбора наиболее легкого гедонистического пути. Подобную жизнь еще Аристотель и Эпикур называли не свободной, а наоборот, «рабской», «скотской», «свиноподобной».

Осознание опасностей подобного рода и побудило нас к созданию Личностно-ориентированной концепции счастья, важным компонентом которой является система «Эгоизм». Данное понятие, как известно, имеет ряд негативных импликаций – во всяком случае, в обыденном сознании. Взаимодействие оси «Эгоизм» с осью «Личностная Уникальность» – конструктом, имеющим традиционно «позитивный» смысл, создает необходимый баланс «позитива» и «негатива», придавая, тем самым, необходимую методологическую устойчивость всей системе ЛОКС. Наша концепция, таким образом, частично находится вне категориального аппарата современной позитивной психологии и обладает поэтому более широкими объяснительными возможностями.

Приведем пример, демонстрирующий удивительную «близорукость» позитивных теорий в оценке и анализе сложных жизненных явлений. В работе М. Чиксентмихайи, посвященной психологии потоковых состояний [26], выявлен так называемый «парадокс работы», в соответствии с которым, в профессиональной деятельности нередко возникают все необходимые условия для «потока», однако его переживание у рабочего так и не возникает. М. Чиксентмихайи при этом совершенно верно указывает, что, согласно отчетам работников, появлению потока препятствуют всевозможная негативная стимуляция и дистрессы на рабочем месте, однако сохраняет при этом за найденной закономерностью термин «парадокс».

С нашей точки зрения, «парадоксальным» следовало бы в данном случае назвать не обнаруженное явление, а позицию самого автора концепции потока. Ведь, если смотреть на ситуацию с разных сторон, становится очевидным присутствие «негативных» факторов рядом с «позитивными» в таком сложном явлении, как рабочая деятельность. Если негативные факторы оказываются сильнее позитивных и препятствуют потоковым состояниям, то и в этом нет ничего необычного в условиях современной производственной деятельности. Получается, что позитивная психология, желая глядеть на мир через розовые очки, «в упор» не видит очевидные вещи, а когда «решение» не сходится с «ответом», предпочитает называть многогранные явления «парадоксальными».

Таким образом, в обнаруженной М. Чиксентмихайи закономерности нет никакого парадокса. Для возникновения потоковых состояний действительно нужны определенные позитивные условия и, скорее всего, только они. В итоге мы получаем не реальную жизнь, где «негатив» и «позитив» сложным образом перемешаны, а некое подобие инкубатора. При появлении «негатива» весь «позитивный рай» рассыпается. «Хрупкость» потокового состояния, с нашей точки зрения, прекрасно демонстрирует хрупкость позитивного подхода в целом. Неслучайно, первыми испытуемыми М. Чиксентмихайи в области исследования потока были художники, танцоры, шахматисты и скалолазы – одаренные лица, создающие «собственный мир» и «живущие» в нем. А как быть всем остальным? И стоит ли этим «остальным» людям верить позитивной психологии?

Неудивительно, что избегающие усилий гедонисты называют «потоком» любое глупое развлечение с целью сделать его более «респектабельным», оправдать в своих и чужих глазах: танцы на дискотеке, просмотр эсэмэсок, интернет-серфинг. Благородный термин в корыстных интересах наполняется всевозможной «грязью».

Позитивные психологи утверждают, что их цель – помогать здоровым индивидам становиться счастливее, довести их уровень счастья от оценки «плюс пять» до «плюс десять». Однако они не могут не понимать, что большой сегмент потребителей их продукции составляют не совсем здоровые в психическом отношении лица, близкие по своему состоянию, скорее, к отметке «минус пять». Ведь любые хронические нарушения психики, включая столь распространенные в наше время депрессию и тревожные расстройства, однозначно ассоциируются с несчастьем. Именно данный проблемный контингент имеет более настоятельную потребность в том, чтобы стать «более счастливым» («менее несчастным») или хотя бы довести отметку внутреннего благополучия от «минус пять» до «плюс пять». Поэтому и позитивная психология, чтобы успешно «продать себя» на рынке терапевтических услуг, вынуждена балансировать между научной объективностью (для специалистов) и популярной, рекламной лакировкой собственных методов и достижений, «обещаниями счастья», предназначенными для рядовых потребителей ее продукта. Использование и исследование эгоизма в контексте достижения индивидом счастья и благополучия угрожало бы ее «волшебно-позитивному» имиджу с вытекающими финансовыми последствиями.

Попутно отметим, что характерная для позитивной психологии односторонность свойственна и ее «негативному» антиподу – кризисной психологии, повсюду видящей «плохое». И в том и в другом случае клиета «усекают» до нужного профиля, превращая тем самым в безответственное дитя – «гедониста» или «жертву» соответственно.

Как известно, многие явления, связанные отнюдь не с «позитивом», а, наоборот, с условным «негативом», полезны в долгосрочной перспективе. Например, человек ограничивает себя в питании, ест не самую вкусную, зато полезную пищу ради долговременного выигрыша в состоянии здоровья. Но, поскольку позитивную психологию в первую очередь интересует «приятное», «хорошее сейчас», значит ее рецепты с большой вероятностью будут кратковременны: как я могу почувствовать себя счастливее прямо теперь; что еще можно сделать, чтобы мне стало приятнее жить и т. д. Приход на все «готовое», на (незаслуженный) позитив и «беспроигрышные ситуации» не только препятствует всестороннему личностному развитию человека, детренирует его, но и создает необоснованно высокий (незаслуженный им) уровень притязаний в отношении окружающего мира. Подобный разрыв между желаемым и действительным является типичной предпосылкой для возникновения невротических переживаний. При этом игнорируются целые пласты человеческого опыта, касающиеся эволюционной пользы негативных эмоций, глубокой жизненной мудрости, волевых качеств, разумных ограничений. Как показывает М. Селигман на примере завершившейся серии лонгитюдных генетических исследований, существует немало областей, где человек не способен изменить себя, как бы он ни старался [63]. Можно впустую потратить уйму времени и сил на невыполнимый «проект самого себя». Поэтому позитивные иллюзии, распространяемые популярной психологией, следует существенно умерить.

То, что в популярной психологии подразумевается «по умолчанию» (эгоистическое желание индивида «сделать себе хорошо»), может задеть академическую науку. Но если счастье называется конечной ценностью, а эгоизм является лучшим средством его достижения, значит, ученым пора открыто признать следующий парадокс: достижение «наилучшего» (счастья) осуществляется с помощью «наихудшего» (эгоизма).

Связь между эгоизмом и счастьем можно при желании доказывать «от обратного». Так, в исследовании И. А. Джидарьян показано, что образ несчастливого человека ассоциируется в массовом сознании с отсутствием сколько-нибудь выраженного эгоизма [5, с.45]. Такой человек не обладает и оптимизмом – личностной чертой, ассоциируемой с достижением счастливой жизни.

Индивидуализм как высшая форма эгоизма. Обсудим важный для нашей концепции вопрос, касающийся соотношения понятий «эгоизм» и «индивидуализм». Для начала определим индивидуализм как «философско-этический принцип, утверждающий приоритет и автономию личности перед любой формой социальной общности» (Новейший Философский Словарь). Ценность данного определения (и ряда других, похожих на него) заключается для нас в выделении «общественного» (третьего в ЛОКС) и «индивидуального» (четвертого в ЛОКС) уровней. И в приведенном определении и в нашей концепции (зрелая) индивидуальность, достигшая максимального развития и самореализации, располагается «над» социумом.

Ранее мы, проанализировав ряд источников, провели сравнительный анализ понятий «индивидуализм» и «эгоизм» (термины «эготизм» и «эгоцентризм», редко встречающиеся в зарубежной науке и не несущие важной смысловой нагрузки, мы не рассматриваем). Результаты проделанной работы показали, что оба понятия имеют немало сходных или даже одинаковых свойств. Вкратце перечислим основные: стремление полагаться на самого себя, приоритет личных целей, определенная «свобода» индивида от общества, стремление к выражению своей личности.

Наиболее существенное отличие лежит, скорее, в «моральной» плоскости: индивидуализм чаще ассоциируется со зрелыми личностными установками, с созидательной активностью, в то время как эгоизм, обладающий практически теми же признаками, является (как правило, в русскоязычных определениях) «мальчиком для битья» – «аморальным», «своекорыстным», «пренебрегающим интересами общества». Когда индивидуалистические установки хотят охарактеризовать негативно, их называют эгоистическими. Мы не обнаружили «особых» свойств индивидуализма, которые не могли бы быть приписаны и эгоизму. Поэтому нам показалось полностью обоснованным выделить индивидуализм в особую, «высшую» форму эгоизма, что и представлено четвертым уровнем системы «ЭГ» в ЛОКС (глава 2, рис. 3). ЭГ-4 развивается из ЭГ-3 – «Разумного Эгоизма», ведающего, помимо прочего, успешной социальной адаптацией индивида. Так что зрелая индивидуальность, чтобы «стать собой», должна в определенный период жизни предварительно пройти социальный этап развития, а затем превзойти его.

Подобно В. И. Ленину, определявшему империализм как высшую стадию капитализма, мы определяем индивидуализм как высшую стадию эгоизма. Сердечное спасибо, дорогой Владимир Ильич!

Индивидуализм, как и эгоизм, также не свободен от разного рода упреков. К его основным «порокам» критики относят следующие:

– поглощенность собой и нарциссизм в качестве основных «результатов самореализации». Под маской «самовыражения» и «самоосуществления» имеет место потворствование собственным прихотям, немедленное исполнение любых собственных желаний. Нереалистическая оценка своих способностей и собственной важности разрушает социальные взаимоотношения. Поэтому контролировать индивидуалистов и их аппетиты должно сильное, автократическое правительство.

Здесь и далее мы будем ссылаться на работу А. Уотермана (A. Waterman «The Psychology of Individualism») под номером 56 в библиографическом списке в конце главы. Шикарная, на наш взгляд, книга известного исследователя эвдемонии, который, кстати, был одним из рецензентов на статью вашего покорного слуги, недавно опубликованную в одном из американских психологических журналов.

Итак, продолжаем перечисление «пороков» индивидуализма (применимых и в отношении к эгоизму):

– «нещепетильное» соперничество, являющееся результатом представления о жизни как «игре с нулевой суммой», вследствие чего выигрыш любого другого человека означает твой проигрыш и наоборот. В результате интересы разных людей объявляются несовместимыми. Подтверждается принцип Т. Гоббса о «войне всех против всех», а также «реакционные» идеи социал-дарвинизма;

– продвижение индивидом собственных интересов порождает отчуждение между людьми, поскольку к окружающим относятся как к объектам манипуляции ради достижения личных целей. В подобной оценке капитализма удивительным образом совпали взгляды марксистов и экзистенциалистов;

– атомизм и приватизм. Индивидуалист полностью «само-достаточен»; он не желает помощи от других, поскольку это создает дополнительные обязательства, и сам не желает помогать другим, чтобы не отвлекаться от «собственной» жизни;

– отклонения в поведении и психике как результат креативности и оригинальности. Индивидуалистическое провозглашение уникаль-ного потенциала высшей ценностью существования требует отличий «ради себя самих». Тем самым фактически дается санкция на «переворот» всех социальных норм и традиций, непрерывное экспериментирование;

– отрыв «вычисляющего», эгоистического интеллекта от сферы чувств при невозможности решить все проблемы с помощью разума;

– релятивизм, нигилизм, цинизм вместо терпимости к другим точкам зрения.

Практически все разновидности индивидуализма объявляются его критиками как несовместимые с социальной взаимозависимостью. Иногда при этом используется и  термин «эгоизм» в качестве «бранного» слова – с целью усилить негативную нагрузку обсуждаемого явления. Более того, по мнению оппонентов, индивидуализм не приносит не только социальной пользы, но и личных выгод. В конце концов такой человек остается один, в полной изоляции, парадоксальным образом оказываясь «жертвой самого себя». [56, pр. 7 – 8].

Если критики индивидуализма считают, что его ценности разрушают социальную гармонию и личное благополучие, то сторонники данного направления считают индивидуализм основой оптимального функционирования человека. Они приводят ряд психологических характеристик в качестве кандидатов на роль не только моральных добродетелей, но и полезных личностных качеств. Главными среди них являются:

– самореализация. Каждый человек обладает от природы неповторимым набором «потенциалов» и «талантов». Их актуализация («перевод в реальность») считается высшей целью, которой можно (или следует) посвятить свою жизнь. Стремление к самореализации сопровождается субъективным чувством «правоты» и личного благополучия;

– собственный интерес, забота о себе, самоуважение. Необходимы для создания жизненных условий, при которых возможна самореализация. Позволяют заботиться о своих целях и ценностях, препятствуют эксплуатации индивида или манипуляции им со стороны окружающих. Стандарты указанных качеств являются, разумеется, внутренними, а не «сравнительными»;

– личная ответственность, предполагающая способность опираться на самого себя, избегать зависимости от других;

– оригинальность и креативность, способствующие самореа-лизации и проявлению личной ответственности.

– рациональность – для определения целей, которых следует добиваться, и действий, которые необходимо для этого предпринять [56, pp. 3 – 6].

А. Уотерман отмечает, что из всех известных философов только Ф. Ницше с его концепцией сверхчеловека и М. Штирнер стояли исключительно на индивидуалистических позициях. Остальные считали, что индивидуализм будет полезен как отдельному человеку, так и обществу в целом. В этой связи он приводит слова Д. Нортона о том что «хорошее» общество является результатом самореализации отдельных индивидов. Как отмечал в этой же связи Дж. Грин, правильная концепция самореализации включает пользу для других людей как свою составную часть. В этом случае отсутствует и почва для конфликта интересов [64, рр. 133, 135].

Философская теория этического индивидуализма (и лежащего в ее основе эвдемонизма), отмечает А. Уотерман, хороша для выбора по нескольким причинам. Во-первых, она имеет твердый фундамент, поскольку затрагивает самые основы человеческого существования, его конечные ценности. Во-вторых, она является нормативной, т. е. предписывающей, как человеку следует жить для достижения счастья. Данная теория выставляет четкие ориентиры – «дорожную карту» для любого желающего. В-третьих, она «погружена» в психологию, поскольку имеет прямое отношение к проблемам личности, ее оптимального функционирования и другим общепсихологическим вопросам.

Попутно отметим, что мы при изучении соответствующей литературы обычно сталкивались со словосочетанием «теория этического эгоизма», а не «индивидуализма», причем с абсолютно идентичными импликациями. Очевидно, А. Уотерман предпочитает более «респектабельное» и «научное», менее «вызывающее» выражение для обозначения практически того же явления. Не забудем, что книга увидела свет в 1984 году и по-прежнему остается уникальной в своем роде.

Как отмечает А. Уотерман, многовековой спор между критиками индивидуализма и его сторонниками мог бы быть частично или полностью разрешен с помощью эмпирических исследований. Поскольку на тот момент (1984 год) «прямых» методик измерения индивидуализма и эгоизма не существовало (теперь они разработаны и применяются автором данной книги), А. Уотерман выбрал четыре психологические концепции, ассоциируемые с индивидуализмом, и соответствующие им практические методики. Были выбраны:

– личностная идентичность (Э. Эриксон);

– самоактуализация (А. Маслоу);

– внутренний локус контроля (Дж. Роттер);

– cуждения на основе моральных принципов (Л. Кольберг).

Далее А. Уотерман в соответствии со своими гипотезами отобрал и проанализировал данные 574 (!) эмпирических исследований, проведенных с помощью соответствующих методик, измеряющих связи «индивидуалистических» качеств с другими чертами личности. Результаты следующие: 320 исследований (56%) поддерживают точку зрения сторонников индивидуализма, 247 (43%) не обнаруживают значимых корреляций между индивидуализмом и положительными (либо отрицательными) чертами личности и лишь 7 исследований (1%) дают аргументы в руки противников индивидуализма.

Как показывают результаты большинства исследований:

1) выделенные «компоненты» индивидуализма положительно связаны между собой (в большей или меньшей степени);

2) испытуемые с высокими показателями индивидуализма в меньшей степени испытывают сильные отрицательные аффекты;

3) их поведение в меньшей степени обладает чертами психопатологии и социальных отклонений (!);

4) показатели их самопринятия и самооценки выше, чем у остальных испытуемых;

5) их когнитивное функционирование (особенности мышления) является более сложным и эффективным;

6) у них более высокая мотивация к достижению успеха;

7) они в большей степени вовлечены в свою работу и получают от нее большее удовлетворение;

8) их социальные установки характеризуются толерантностью, отсутствием манипуляций и принятием других (!);

9) они в большей степени склонны к сотрудничеству и помощи остальным людям (!);

10) наконец, они имеют большее количество лиц, с которыми поддерживают удовлетворяющие их близкие отношения (!).

Немаловажно, что выявленные закономерности в равной степени относятся как к мужчинам, так и к женщинам.

Результаты проделанного А. Уотерманом анализа наносят сокрушительный удар по взглядам критиков индивидуализма, опирающихся в своих воззрениях скорее на односторонне понятую мораль, нежели на фактическое положение дел и научную истину. Особенно «едкими» для оппонентов являются результаты, показывающие большую социальную вовлеченность индивидуа-листов, стремление помогать другим, психическое здоровье и более эффективное мышление. Выходит, что критики индивидуализма, очевидно, принадлежащие к противоположному лагерю, сами находятся «на темной стороне». Положительными (в том числе, просоциальными) свойствами они обладают в меньшей степени. Зато, оказывается, им самим свойственны противоположные, «негативные» качества, в наличии которых они упрекают индивидуалистов: неэффективное мышление, склонность к сильным разрушающим аффектам, отклоняющееся социальное поведение, нежелание сотрудничать с другими людьми и т. д. Теперь догадайтесь с трех раз: чем на самом деле обусловлена их негативная реакция на умных, трудолюбивых и преуспевающих индивидуалистов? Правильно, завистью.

Нельзя не вспомнить исследования М. Холодной, согласно которым, иной тип организации когнитивных процессов обуславливается более высоким интеллектом [67, с. 63], а также идеи Р. Стернберга о более высокой способности индивида с высоким интеллектуальным потенциалом в управлении собой [67, с. 70]. Явственно просматриваются аналогии между показателями, принадлежащими системе «ЭГ» в ЛОКС, в частности – способностью самоуправления и выявленной А. Уотерманом связью между индивидуализмом и более эффективным типом мыслительной деятельности. Выражаясь откровеннее, индивидуалисты выглядят более интеллектуально развитыми и организованными людьми по сравнению с остальными. Отсюда и критика со стороны этих «остальных».

По сути, отмечает А. Уотерман, оппоненты именуют индивидуализмом и эгоизмом полезные качества, необходимые для продуктивной самореализации, подразумевая сугубо негативный смысл обоих используемых понятий. Что ж, выбъем из рук критиков это оружие и открыто используем в ЛОКС оба термина, придав им положительный (для высших уровней) смысл, поскольку они, примененные в должном контексте, действительно способствуют реализации уникального потенциала субъекта.

О чем постоянно забывают критики – так это о пользе, которую индивидуальное самоосуществление приносит социуму (немедленно или в перспективе). Общее богатство увеличивается в результате роста составляющих его индивидуальных богатств. Поэтому, считает А. Уотерман, ценности индивидуального потенциала, самореализации, надежности и личной ответственности за проживаемую жизнь должны быть поставлены во главу угла при новом социальном устройстве. Следует объяснять, что их соблюдение отнюдь не просто и требует постоянных, сознательных усилий. Наградами за эти усилия будет не только внутреннее удовольствие, проистекающее из эвдемонической жизни, но и уважение окружающих, стремящихся к реализации аналогичных ценностей [56, pp. 168 – 169].

 От себя добавим, что творческий индивидуалист даже в самом худшем случае не остается в одиночестве, что предрекают ему критики, поскольку у него есть собственная Личностная Уникальность, на которую можно опереться. На самом деле, одиночества следует бояться ленивым и ограниченным людям – по двум причинам. Во-первых, они не научились брать ответственность за собственную жизнь, поэтому нуждаются в чужой помощи. Во-вторых, им необходимо постоянное общение с другими, поскольку ничего ценного внутри себя они не ощущают. 

С нашей точки зрения, система «ЭГ» в ЛОКС, дающая ощущение собственной уникальности и проистекающей из нее собственной жизненной миссии, как раз и дает «топливо» для подобных усилий. Ведь в отношении реализации собственного дэймона бессмысленно повторять знаменитый вопрос Гиллеля «Кто, если не я?», поскольку ответ очевиден: «Никто (не реализует твой потенциал), если не ты». Поэтому субъект, ощущающий свою Личностную Уникальность, получает «право на высший эгоизм» с целью ее успешной реализации.  

Жаль, что прекрасная книга А. Уотермана не переведена на русский язык и отсутствует в Интернете. Полученные им результаты следовало бы повесить в школах вместо стенгазет, чтобы учителя, ретиво искореняющие любые проявления детской индивидуальности под знаком «борьбы с эгоизмом», подумали бы о том, что временами занимаются вредительством (а также об особенностях нивелирующего, «коллективистского» воспитания, полученного в собственном детстве, не позволившего раскрыть свой индивидуальный потенциал).

Как, задается вопросом «политкорректный» Аллан Уотерман, критики индивидуализма вообще могли придти к столь странным воззрениям, не основанным на фактах? Наш ответ: критики, очевидно, родились и жили в СССР, поэтому привыкли ставить абсурдную идеологию выше стремления к истине))).

Впрочем, признает автор книги «Психология индивидуализма», современное западное общество, пропагандируя на словах индивидуалистические приоритеты, также не способствует появлению настоящих индивидуалистов, реализующих свой уникальный потенциал и ведущих, тем самым, этически безупречную (эвдемоническую) жизнь. Господствующая пропаганда консюмеризма и гедонистических ценностей, нацеленность на достижение скорейшего успеха без сопутствующего напряженного и творческого труда формирует нарциссические, а не индивидуалистические качества. «Все выдающееся столь же трудно, сколь и редко»... Как пишет историк А. Тойнби, в развитии всех великих цивилизаций главную роль играло творческое меньшинство, обладающее необычными навыками и личным видением мира.

По крайней мере, буржуазное общество (в отличие от тоталитарного) не карает инакомыслящих и позволяет разумному индивидуалисту пользоваться имеющимися свободами, чтобы развивать, совершенствовать и реализовывать свой уникальный потенциал. Такой человек не только ведет образ жизни, к которому «коллективист» не приспособлен, но и добивается успеха, к которому «коллективист» также не готов. Причем второе происходит, в том числе, благодаря первому. Неудивительно, что успешный индивидуалист может вызывать «двойную» ненависть.

Вернемся к теории. В современной работе В. И. Мильдона отмечается, что этическая мысль постоянно смешивает понятия «эгоизм» и «индивидуализм» [66]. Сам же автор статьи считает их противоположными друг другу. Зададимся в этой связи наивным вопросом: можно ли «случайно» смешивать противоположности – например, Северный и Южный полюса, причем делать это постоянно?

В отличие от В. И. Мильдона мы, как уже говорилось, считаем зрелый индивидуализм высшей формой эгоизма, принадлежащим к четвертому уровню системы «ЭГ» в ЛОКС. Постоянное смешивание обоих понятий, отмеченное В. И. Мильдоном, как раз и проистекает из их существенного сходства, заключающегося в принадлежности к одному «корню». Возникающая же при этом теоретическая путаница устраняется введением уровневой системы «ЭГ» в ЛОКС, в рамках которой «Базовый» (уровень 2) и особенно «Биологический» (уровень 1) Эгоизм действительно принадлежат, по выражению В. И. Мильдона, природе; «Разумный» Эгоизм (уровень 3) – социуму, в то время как «Высший» Эгоизм (зрелый индивидуализм четвертого уровня) принадлежит Личностной Уникальности субъекта. В данный контекст прекрасно ложится высказанная В. И. Мильдоном идея о стремлении индивидуалиста к идеалу самого себя. Как помнит читатель, ЛУ может рассматриваться в качестве идеальной части личности – ее «внутреннего сокровища».

Отмечаемый В.И. Мельниковым массовый рост эгоизма населения как предпочтения частной жизни с одновременным ослаблением общественных контактов [72] может быть «стандартно» интерпретирован в рамках ЛОКС как все те же гедонистические тенденции (принадлежащие к ЭГ-2), для реализации которых сложились более подходящие внешние условия. Их нынешнее преобладание, разумеется, автоматически ведет к ослаблению «социального» ЭГ-3, а у некоторых творческих людей – возможно, и к ЭГ-4 (в частности, к нежеланию прикладывать постоянные усилия по самосовершенствованию, когда рядом столько доступных удовольствий). Попутно напомним, что нахождение индивида на четвертом уровне нашей модели – не только на втором – также способно приводить к некоторой «отчужденности» от социальной активности. Правда, в последнем случае общество, скорее всего, получит в качестве «компенсации» культурный или научный продукт, созданный одаренным индивидом.

Предлагаемое В.И. Мельниковым решение, основанное на росте альтруистических тенденций населения (напомним, что альтруизм как раз и принадлежит третьему, социальному уровню ЛОКС), правильно по сути, однако никак не обосновывается «технически». Иными словами, непонятно, как именно можно повысить привлекательность альтруистических ценностей на длительный срок и в государственном масштабе. В рамках ЛОКС альтернативой гедонистическому эгоизму выступает эвдемонизм, но и он не может быть предложен в качестве общего ориентира – хотя бы в связи со своим чрезвычайно индивидуализированным характером. Пока же постсоветским философам остается лишь наблюдать за опытом Европы и Северной Америки, продвинувшихся гораздо дальше по пути гедонизма.     

Теоретическое и экспериментальное разграничение личностной уникальности и эгоизма с нарциссизмом будет проведено во второй части нашей работы. Там же будут экспериментально продемонстрированы качественные различия уровней системы «Эгоизм», восходящей в конечном счете к индивидуализму.

Необходимость временами идти «против течения» (косных общественных стереотипов и собственных вредных привычек) в процессе реализации индивидуального потенциала как раз и требует определенных качеств, предоставляемых четвертым уровнем системы «Эгоизм» в ЛОКС – зрелым индивидуализмом.

И еще один штрих. До чего наивны авторы, беспокоящиеся, что индивидуалист, не дай бог, может чего-то недодать бедному и беззащитному обществу (как тиграм мяса в фильме «Полосатый рейс»). Подзабыли авторы, какое агрессивное по отношению к своим гражданам государство мы имели в советскую эпоху. Да и сейчас в управленческих аппаратах постсоветских республик работает многомиллионная армия чиновников, зорко следящих за населением. И такие не найдут способа снять с простого гражданина «все что положено»? Три ха-ха, как говорят в Одессе.

Государство никогда не останется в финансовом проигрыше: гедонисты вынуждены идти работать ради денег, чтобы затем потратить их на очередные «рыночные» удовольствия, тем самым намертво привязывая себя к колесу экономики, которое государство «вращает». Эвдемонисты же скромны в потребностях и к тому же, в конце концов, обязательно создают что-нибудь стоящее, чем государство и общество обязательно воспользуются (зачастую – не поблагодарив).

С нашей точки зрения, критиков индивидуализма на самом деле волнует вовсе не мифический «вред», приносимый обществу таким человеком. Чересчур успешный индивидуалист, не скрывающий своего таланта и своих достижений, действительно может негативно повлиять на социум, но иным путем. Всей своей жизнью индивидуалист демонстрирует, чего лишены (или лишили сами себя) окружающие его люди, получившие в результате весьма серую, предсказуемую, «не свою» жизнь по схеме «дом – работа – санаторий; дом – работа – крематорий». Сам того не желая, он бросает вызов остальному человечеству. Поэтому жизнь «отличного от других» индивидуалиста на самом деле способна усилить социальное неравенство – правда, теперь уже, скорее, не в плане доходов, а в смысле наличия и реализации собственного потенциала и получения вследствие этого интеллектуальной и духовной жизни «разрядом выше» в сравнении с общепринятой материально-гедонистической. Однако открыто объявить подобную причину для критики индивидуализма невозможно, поскольку это автоматически означало бы признание таланта одиночки и того, что своим талантом он «делает всех», включая критикующих, оставляет их далеко позади (не буду говорить где именно). В подобном варианте само наличие критики означало бы бездарность критика и соответствующие критические выводы в отношении его претензий к индивидуалисту. Тем более, что талантливый индивидуалист способен приносить и пользу всему обществу продуктами своего труда (хотя это вовсе не входит в число его основных задач). И в этом смысле он выглядит куда более благородным, чем критикующие его члены социума.  

В заключение главы еще раз проследим логику уровней системы «Эгоизм» в нашей концепции. Итак, первый уровень – биологический, наследственный, «телесный». Дается организму в качестве предпосылки физического выживания. Его успешное функционирование осознается как собственное здоровье, отсутствие телесных помех для самореализации.

Второй уровень – базовый – касается отдельного индивида. К нему следует отнести большинство традиционно-негативных определений эгоистической мотивации и поведения, в которых можно при желании отыскать и «позитив» (что успешно делает популярная психологии, а также некоторые виды психотерапии). По сути, это биологический (животный) эгоизм «в действии», не скованный особыми рамками.

Третий уровень – разумный («окультуренный») эгоизм, позволяющий индивиду как члену социума соотносить собственные и общественные интересы, проявляя при необходимости и альтруизм (см. следующую главу). Как видим, «обезьяна» превратилась в «человека».

Наконец, высший, четвертый уровень (этап развития), связан с выходом в «надсоциальное» пространство, связанное с реализацией индивидуального потенциала, созревшей к этому времени Личностной Уникальности, что и переживается как полноценная и счастливая эвдемоническая жизнь. «Высший» ЭГ формируется, таким образом, вокруг темы служения собственной ЛУ.

Следует сказать, что идея собственной (или групповой) «отличности от других» действительно обладает большими «энергетизирующими» свойствами. Вспомним в этой связи концепцию «избранного народа», позволившую евреям перенести выпавшие на их долю несчастья. Вспомним идею «предызбранности немногих», существующую в протестантизме и наиболее полно отраженную в известной работе М. Вебера. Наконец, не следует забывать и нацистские теории «высшей расы», эффективно мобилизовавшие Германию в тридцатые годы прошлого столетия, однако приведшие в итоге весь мир на грань катастрофы.

В индивидуальном же плане, как предостерегает А. Уотерман и другие авторы, неправильно понятые «индивидуализм» и «эвдемония» действительно способны привести к нарциссизму – пассивному любованию своей «неповторимостью». Поэтому еще раз подчеркнем, что мы рассматриваем «удовольствие» и «счастье» в традиционном понимании как сопутствующие эффекты продуктивной самореализации во внешнем мире, требующей предварительного самопознания и последующего напряженного труда.

 

Литература

1. Аристотель. Никомахова этика. М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. 368 с.

2. Бердяев Н. Смысл творчества. М.: изд-во Г.А. Лемана и С.И. Сахарова, 1916. 269 с.

3. Быховский Б. Э. Шопенгауэр. М.: Мысль, 1975. 208 с.  

4. Гилберт Д. Спотыкаясь о счастье. СПб.: Питер, 2008. 288 c.

5. Джидарьян И. А. Счастье в представлениях обыденного сознания. // Психологический журнал. 2000. Т.21. №2. С. 39-47.

6. Докинз Р. Эгоистичный ген. М.: Мир, 1993. 376 с.

7. Ильин И. А. Большевизм как соблазн и гибель. // Собр. Соч. в 10 Т. − Т. 2. − Кн. 1 − М.: «Русская книга», 1993.

8. Левит Л. З. Личностно-ориентированная концепция счастья: жизнь во имя себя. Минск: изд-во «А. Н. Вараксин», 2011. 112 с.

9. Левит Л.З. Личностно-ориентированная концепция счастья и «опросник ЗУЛУРЭГ».// Вестник образования и науки. Педагогика. Психология. Медицина. 2012. Выпуск 2 (4). С. 38 – 48.

10. Майерс Д. Социальная психология. 7-е издание. СПб.: Питер, 2009. 800 с.

11. Макиавелли Н. Государь. М.: АСТ, 2004. 512 с.

12. Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. СПб.: Евразия, 2002. 431 с.

13. Маслоу А. Мотивация и личность. 3-е издание. СПб.: Питер, 2009. 352 с.

14. Муздыбаев К. Эгоизм личности. // Психологический журнал. 2000. т.21. №2. С. 27 – 39.

15. Рудзит И. А. Эгоизм как внутренний нравственно-этический фактор развития самосознания человека.// Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. 2006. №1. С.56-65.

16. Рэнд А. Добродетель эгоизма. М.: Альпина, 2011. 192 с.

17. Петров Э. Ф. Эгоизм. М.: Наука, 1969. 207 с.

18. Селигман М. Новая позитивная психология. Киев: София, 2006. 368 с.

19. Тал Бен Шахар. Научиться быть счастливым. Минск: Попурри, 2009. 240 с.

20. Триверс Р. Обмани себя. СПб.: Питер, 2012. 432 с.

21. Тэйлор К. Сократ. Очень краткое введение. М.: Астрель, 2009. 160 с.

22.Фрейд З. Неудобства культуры. СПб.: Азбука-классика, 2010. 192 с.

23. Фромм Э. Человек для самого себя. М.: АСТ, 2008. 700 с.

24. Шварц. Б. Парадокс выбора. М.: Добрая книга, 2005. 284 с.

25. Штайнер Р. Эгоизм в философии. М.: Энигма, 2002. 128 с.

26. Чиксентмихайи М. Поток: психология оптимального переживания. М.: Смысл: Альпина нон-фикшн, 2011. 464 с.

27. Batson C.D., Ahmad N., Lishner D. A., Tsang J. A. “Empathy and altruism”// Handbook of Positive Psychology / Ed. Snyder C.R., Lopez S.J. Oxford University Press. 2001. P. 485-498.

28. De Vries R., De Vries A., De Hoogh A., Feij J. More than the Big Five: Egoism and the HEXACO model of personality// European Journal of Personality. 2009. V.23. P.635-654. Published online 15 September 2009.

29. Egoism//Stanford Encyclopedia of Philosophy [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://plato.stanford.edu/

30. Evans K. The idealist treatment of egoism and altruism// International Journal of Ethics. 1897. Vol. 7. No. 4. P. 486-492.

31. Farnham D. A good kind of egoism // The Journal of Value Inquiry. 2006. V. 40. P.433–450.

32. Grinde B. Darwinian happiness: Can the evolutionary perspective on well-being help us improve society? // World futures − The Journal of General Evolution. 2004. V. 60. P. 317-329.

33. Hartung J. So be good for goodness’ sake // Behavioral and Brain Sciences. 2002. V.25. P. 261-263.

34. Haybron, D. M. Happiness, Well-Being, and the Good Life: A Primer (ch. 2), (in:) D.M. Haybron, The Pursuit of Unhappiness. The Elusive Psychology of Well-Being. Oxford: Oxford University Press, 2008. Pp. 29-42.

35. Haybron D. M. Happiness// Stanford Encyclopedia of Philosophy. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://plato.stanford.edu/

36. Kavka G. Hobbesian Moral and Political Theory. Part II. – Princeton: Princeton University Press, 1986.

37. Krebs D. Adaptive altruistic strategies// Behavioral and Brain Sciences. 2002. V.25. P. 265-266.

38. Lacey H. Teleological behaviorism and altruism// Behavioral and Brain Sciences. 2002. V.25. P. 266-267.

39. Lazarus R. S. The Lazarus Manifesto for Positive Psychology and Psychology in General. // Psychological Inquiry. Vol. 14. № 2. P. 173 – 189.

40. Mansbridge J. J. Beyond Self-Interest. Chicago: University of Chicago Press, 1990. 416 р.

41. McKerlie D. Aristotle and Egoism // The Southern Journal of Philosophy. 1998. V. XXXVl. P.531-555.

42. Medlin B. Ultimate principles and ethical egoism// Australasian Journal of Philosophy.2012. V. 35-2. P. 111-118.

43. Mosley A. Egoism // Ethics, Mind and Cognitive Science. Originally published: August 7, 2005. P. 1–7.

44. Mueller D. C. Rational egoism versus adaptive egoism as fundamental postulate for a descriptive theory of human behavior// Public Choice. 1986. V.51. P. 3-23.

45. Myers D. The Pursuit of Happiness. New York: Quill, 2002.

46. Psychological Egoism// Internet Encyclopedia of Philosophy [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.iep.utm.edu/

47. Rachlin H. Altruism and selfishness // Behavioral and Brain Sciences. 2002. V.25. P.239-251.

48. Raibley J. Well-being and the priority of values // Social Theory and Practice. 2010. Oct. P. 1-17.

49. Ryan R. M., Huta V., Deci E. L. Living well: A self-determination theory perspective on eudaimonia // Journal of Happiness Studies. 2008. V. 9, P. 139-170.

50. Sumner L.W. Welfare, Happiness and Ethics. New York: Oxford University Press, 1996.

51. Van Ingen J. Why Be Moral? New York: Peter Lang Publishing, 1994.

52. Veenhoven R. Hedonism and happiness// Journal of Happiness Studies, 2003. V. 4. P. 437 –457.

53. Walker J.I. The Philosophy of Egoism// The Anarchist Library [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://dwardmac.pitzer.edu/anarchist_archives/coldoffthepresses/walker/ egoism.html

54. Wallach M.A., Wallach L. Psychology’s Sanction for Selfishness: The Error of Egoism in Theory and Therapy. San Francisco: Freeman, 1983. 307 р.

55. Waterman A. S., Schwartz S. J., Conti R. The implications of two conceptions of happiness [hedonic enjoyment and eudaimonia] for the understanding of intrinsic motivation // Journal of Happiness Studies. 2008. V. 9. P. 41-79.

56. Waterman A. S. The Psychology of Individualism. New York: Praeger, 1984. 401 p.

57. Broad C. D. Egoism as a Theory of Human Motives // Milo R. D. Egoism and Altruism. Belmont: Wadsworth Publishing Company, 1973. Pp. 88 – 100.

58. Feinberg J. Psychological Egoism // Reason and Responsibility. Wadsworth: Cengage Learning, 2011.

59. Kavka G. Hobbesian Moral and Political Theory. Princeton: Princeton University Press, 1986.

60. Milo R. D. Egoism and Altruism. Belmont: Wadsworth Publishing Company, 1973.

61. Vitz P. Psychology as Religion. Grand Rapids: William B. Eerdmans Publishing Company, 1986. 150 p.

62. Флоренская Т. А. Я – против «Я». М.: «Знание», 1985. 80 с.

63. Seligman M. E. P. What You Can Change and What You Can’t. New York: Vintage Books, 2007. 320 p.

64. Brink D. O. Self-Love and Altruism // Social Philosophy and Policy Foundation. 1997. Vol. 14. Pp. 122 – 157.

65. Штирнер М. Единственный и его собственность. СПб.: Азбука, 2001.

66. Мильдон В. И. Индивидуализм и эгоизм (введение в современную этику) // Вопросы философии. 2008. № 6. С. 43 – 55.

67. Холодная М. А. Психология интеллекта. СПб.: Питер, 2002.

68. Нехорошева И.В. Уровень счастья людей с различной нравственной направленностью // Вопросы психологии. 2013. №3. С. 22 – 31.

69. Shaver R. Rational Egoism. Cambridge: Press Syndicate of the University of Cambridge, 1999.

70. Гончарова Т.В. Эпикур. М.: Молодая Гвардия, 1988. 304 с.

71. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Ивано-Франковск: Ист-Вью, 2002. 352 с.

72. Мельников В. И. Многообразие и сложность образов постнеклассической онтологии // Постнеклассические практики: опыт концептуализации. СПб: Миръ, 2012. С. 63 – 100.

73. Flanagan O.J. The Really Hard Problem. Cambridge, Massachusetts: A Bradford Book. 2007.

74. Моэм С. Подводя итоги. М.: Астрель, 2012.